Фейсконтроль на главную роль

   – Вы такая милая: Ладно, скажу. Дизайнера Карлино не существует. В Капотне есть мастерская, там этот «эксклюзив» и шьют, могу дать адрес. Думаю, у них и синее, и розовое, и зеленое отыщется. Наши в мастерской закупаются, потом шмотки в бутик притаскивают и этикетки пришивают. Обманщики! Но никто ничего не замечает.

   – Говорите скорей адрес, – взмолилась я, – вдруг ателье закроется…

   – Не волнуйтесь, – успокоила меня Кира, – швейный цех круглосуточно пашет, там вьетнамки сидят, они без сна и еды как тракторы работают.

   В Капотню я добиралась чуть не три часа, безостановочно разговаривая по телефону. Сначала мне позвонила Арина, сообщила, что Нине не стало лучше, и спросила:

   – И где эта Аксель?

   – Пока не объявлялась, – ответила я, – подождем до вечера.

   – Скорей бы продать летопись, – заплакала младшая Лаврентьева, – маме совсем плохо. Доктора все повторяют: каждые сутки, проведенные в коме, уменьшают шансы на реабилитацию.

   Не успела Арина отсоединиться, как мобильный вновь ожил. И – о радость! Я услышала хрипловатый голос мадам Аксель.

   – Даша, Грегори заинтересовался вашим предложением.

   – Замечательно! – обрадовалась я.

   – Могу прилететь через неделю.

   – Лучше пораньше.

   – Увы, я отправляюсь в Мексику, у Грегори там тоже есть интерес, – вежливо ответила секретарь.

   – Разрешите вам кое-что объяснить.

   – Да, слушаю.

   Мне пришлось достаточно подробно изложить француженке цепь событий. Я рассказала про легенду, библиотеку Панкрата Варваркина, заклинание Скавронской, болезнь подруги. Вот только умолчала о появлении призрака с бутылочкой снадобья.

   Да, да, Нину нужно срочно увозить в Америку. Арина права, к сожалению, российское здравоохранение пока не способно помочь всем больным. И дочь Лаврентьевой неспроста торопится, чем раньше начать лечение, тем лучше. Еще со времен Гиппократа известно: запускать недуг нельзя, необходимо принимать меры до того, как в организме произошли необратимые процессы. Грегори Давиньон серьезный коллекционер, он проведет тщательную экспертизу летописи, и никогда не приобретет подделку. Да никто и не собирается дурить мультимиллионера. Но, может, наличие красивой истории ускорит процесс покупки?

   – И есть документальные свидетельства? – заинтересовалась Аксель.

   – Дневник Панкрата Варваркина, каталог его библиотеки, склеп в холме, где похоронен генерал, останки жениха Фотины, – все в наличии, – заверила я, – а еще можно поговорить с жителями Киряевки. Конечно, свидетелей тех лет не осталось, но живы их потомки.

   – Я вам перезвоню, – пообещала мадам и отключилась.

   Я повернула налево и пристроилась за трамваем. Здесь такой маневр разрешен, а мне нравится ехать за железным вагоном – я ощущаю себя в полнейшей безопасности.

   Трамвайчик остановился, люди начали выходить, я притормозила, и тут опять ожил мобильный.

   – Слушаю, – думая, что снова услышу мадам Аксель, сказала я по-французски.

   Но на связи оказалась Ирка.

   – Этта кто? – удивилась она.

   – Я. Говори.

   – А чего не по-русски отвечаете?

   – Повторяю французский. Что случилось?

   – Эта Леся вытряхнула из банок всю крупу! – начала возмущаться домработница. – Мол, червяки завелись. Взяла сито и ну шуровать! Ну не дура ли?

   – М-м-м, – протянула я.

   Может, Леся и беспардонна в своем желании навести порядок в нашем запущенном доме, но в отношении жучков она права. Иногда в банках заводится пищевая моль.

   – Кастрюли перешуровала, подстилку Хуча распотрошила, – перечисляла каверзы Леси Ирка.

   – Какую? – удивилась я, по-прежнему стоя за недвижимым трамваем.

   – Зеленую, клетчатую, из гостиной. Она тама шесть годов лежит, никому не мешает. Так нет, заявилась чистюля, разодрала материю и заорала: «Поролон сгнил!»

   – Правильно, – опрометчиво сказала я, – за столько лет наполнитель в труху превратился.

   – Дарь Ивана, вы на чьей стороне? – пошла в атаку Ирка.

   – На твоей, – заверила я.

   – Ковер с лестницы стащила!

   – Угу, – нейтрально отреагировала я.

   – Под подоконники с тряпкой полезла.

   – Ага.

   – Карнизы занавесочные воском натерла.

   – Эге.

   – Витек ее бойлерную чистит.

   – Да ну?

   – Купил натирку для железа, трубы полирует!

   – Офигеть. Они что, из дома не выходят?

   – Трудятся, как хомячки. Стирают, моют, полощут.

   – Как еноты, – поправила я.

   – О нет! – взвыла Ирка. – Я их не вынесу! Только енотов мне не хватало. С какого, простите, бодуна, вы их, Дарь Иванна, купили?

   Я посмотрела на трамвай, который до сих пор торчал у остановки, и решила напомнить Ире историю появления в Ложкине Витька и Леси.

   – Чистоплотная парочка – родственники Зайки. К ней и обратись с претензиями.

   – Я про енотов! – невпопад ответила домработница. – Сдайте их назад.

   – Кого? – растерялась я.

   – Енотов!

   – Каких?

   – Я не успела с ними познакомиться. Думаю, они противные. Пукают вонюче.

   – Это скунсы.

   – Еще и они? Не привозите их в дом! – испугалась Ирка. – И без них в Ложкине кавардак. Ну зачем вам еноты со скунсами? Скоро Дегтярев с Темой из Питера приедут!

   – Полковник обрадуется, когда узнает, что он тебе дороже скунса, – вздохнула я. – Ира, ты меня не поняла. Ты сказала: «Стирают, моют, как хомячки». Но это неверно, грызуны боятся воды, плещутся в реках еноты-полоскуны.