Фехтовальщица (СИ)

— Все равно, если твой отец узнает про все это, профессора посадят, а если не посадят, то он сам его прикончит.

— Для этого надо сначала найти Окно. Мой отец — прекрасный человек, но ему оно не откроется.

— А знаете, я тоже туда хочу! — вдруг вскочила с дивана Кристина.

— Ну и что ты будешь там делать? — усмехнулась Алиса. — В «Красном чулке» работать?

Подруги засмеялись. Кристина, в самом деле, долго не продержалась и разнесла историю фехтовальщицы по всему городу. Кто-то покрутил пальцем у виска, кто-то отмахнулся, кому-то она показалась занятной, но всерьез к этой истории никто не отнесся. С некоторой долей подозрения посматривал на фехтовальщицу только капитан Лапин, но и он опасался продолжать дело, основываясь на таком бредовом материале.

Отец велел Женьке возобновить тренировки и готовиться к сборам, но на днях прилетел Эдмон, отчего поведение Вадима Николаевича стало еще более воинственным.

— Что им там, своих баб мало? — возмущался он. — Ишь, пижоны! Костюмчики по миллиону нацепили — и думают победители!

— Эдмон занимается делом, Вадим, — возражала Марина Дмитриевна.

— Делом!.. Деньгоделаньем они там занимаются, а не делом! Он почему прилетел? Думаешь, Женька ему нужна? Слышала? Ресторанчик в Москве его интересует!

Отец, как и некогда де Санд, не понимал, зачем его дочери нужен этот надушенный чужак и чему тот улыбается. Его не подкупило даже то, что Эдмон неплохо говорит по-русски. Он видел в этом какой-то хитрый ход, который был нужен для того, чтобы украсть у него самое дорогое и кричал, что его дочь не продается. Когда же Марина Дмитриевна пригласила их за стол, то обстоятельства обеда у «господина де Шале» стали повторяться с точностью до наоборот. Вадим Николаевич не верил Монрею и требовал ответить, зачем ему нужна его дочь, а Марина Дмитриевна улыбалась и сглаживала углы.

Однако, несмотря на резкие замечания в свою сторону, Эдмон держался с истинной светской выдержанностью. Он выставил на стол дорогое вино, а потом преподнес будущему тестю коллекционную шпагу. Вадим Николаевич опять проворчал что-то про «не продается», но от такого подарка отказаться не смог. Он, как будто, начал понемногу смиряться, хотя жгучая досада и мысль, что теперь не он будет главным мужчиной в жизни своей единственной дочери, еще явственно читалась в его колючих глазах. Он, совсем как де Гард, проигравший бой де Санду, вдруг несколько сник и попросил Марину Дмитриевну налить ему водки.

В конце концов, Вадим Николаевич уехал на сборы без дочери, ругая лицемерную Европу и, в частности, французов, которым, по его понятиям, мало наподдали в тысяча восемьсот двенадцатом году.

Эдмон находился в городе три дня. Женька знакомила его с подругами, показывала наиболее интересные места и, конечно, главным из них была спортивная школа. За ребят ей было не стыдно, но когда она видела скептический взгляд Эдмона, скользящий по устаревшему оборудованию и протекающему потолку, то чуть не до крови покусывала губы.

— Я думала, что выиграю миллион евро и… но не выиграла, — кое-как выговорила она.

— Ты выиграла другое. Я помогу вам.

Через три дня Эдмон улетел по делам своего бизнеса в Москву. Ему понравилась идея открыть ресторанчик в российской столице, а Женька вместе с Мариной Дмитриевной начали готовить документы для отъезда на постоянное место жительства во Францию.

В сентябре отец вернулся. Он опять был настроен воинственно и велел дочери восстанавливать спортивную форму.

— Тебя еще ждут в Москве, — сказал он, — а ты хочешь потерять такой шанс!

— По-моему, это ты не хочешь потерять шанс, — ответила девушка.

— Не смей так говорить! Бери рапиру и занимайся! Ты в отвратительной форме!

Женька занималась, пока одним воскресным днем ее не затошнило от запаха жареного мяса, которое готовила на ужин Марина Дмитриевна.

— Наверное, я опять беременна, — сказала она матери.

— Что значит «опять»?

— Я тебе не говорила… Один раз я уже потеряла ребенка.

— Что?!.. Когда?

— Ну, в тот раз, когда шею повредила… во время аварии.

— Завтра немедленно в поликлинику! И надо сообщить Эдмону!

— После сообщу, когда подтвердится.

Беременность подтвердилась, и фехтовальщица в некотором смятении отправила сообщение Эдмону. Дело с отъездом на Луару закрутилось быстрее. Этому уже не мог помешать даже отец.

— По откос, все под откос, — ворчал он, после чего обнимал дочь, гладил ее, как в детстве, по коротким волосам и опять просил Марину Дмитриевну налить ему водки.

Женька оставила фехтование и продолжала заниматься только с репетиторами. Окончить школьный курс убедила ее мать, которая хотя и любила Грина, но хорошо понимала, что «алые паруса» шьются не из воздуха. Времени у фехтовальщицы было достаточно, а деньги на обучение прислал Эдмон, категорически запретив ей устраиваться на какую-либо работу. Дату бракосочетания они решили не менять.

В конце ноября Эдмон прилетел за ней, и, как только они прибыли на Луару, тотчас начали готовиться к свадьбе.