Фельдмаршал Румянцев

Ах ты поле, поле чистое, Ты чисто поле бугжацкое, Уж когда мы изойдем тебя, Все бугры твои перевалимся? Как давно пора сойтитися Что со той ордой неверною, Что со той силою турецкою, Нам исполнить волю царскую, Нашей мудрой государыни. Что не облаки подымалися, Не грозны тучи соходилися, Собирались тмы неверных враг,

Что острили мечи черные, Мечи черные, булатные. И хвалилися, наехавши, Не срубити, но отрезати Буйны головы солдатские. Не громка труба воскликнула,Как возговорил Румянцев-граф:«Добры молодцы, товарищи,Наши храбрые соддатушки!Не дадим врагам хвалитися,Пойдем сами против злости их».За ним двинулась вся армия,Восклицая: «Мы пойдем с тобой!»

На рассвете было в середуНа дороге на Трояновой,Подошли мы близко к лагерю,Окружили нас агаряне,Отовсюду с равным бешенствомЯнычаров тьма ударила,На пехоту вдруг российскую,Буйны головы валилисяЧто от зверства их и множества.То увидя, с кавалериейГде ни взялся Долгоруков-князь.С мечем острым так, как с молнией,

Он пустился в кучу вражию,Где мечем сверкнет, тут улица;Где вернет коня, тут площадь тел.В то же время с гранодерамиСам Румянцев ли ударил в них,Руку тяжку гранодерскую.Предводительство РумянцевеТут познали турки гордые.Они бросились бежать тогда,Но и мосту не нашли уже,А увидели позадь себяХрабра Боура со егерьми,С легким войском, со гусарами.

Полилась тут кровь турецкаяНе ручьями — рекой сильною,Их остатки потопилисяВо глубокой во Дунай-реке,А другие с визирем своимЗа ним скрыли стыд и ужас свой.

Подробный и эмоциональный рассказ, прочитаешь — и как будто кино посмотрел. Вот по таким песням можно изучать историю в народном восприятии: это своеобразный поэтический учебник. Всё это — основа пропагандистского сопровождения войны, нет ничего постыдного в этом понятии: дело необходимое.

У солдат создавалось впечатление, что генерал каждого из них знает по имени. Этим — если верить Фуксу — восхищался и Суворов: «Румянцев знал не только число своего войска, но и имена солдат. Чрез десять лет после Катульского сражения узнал он в городе Орле сторожа, служившего на той славной битве рядовым; остановил его, назвал по имени и поцеловал».

Императрица тоже отметила победу разнообразно. Одними церковными службами дело не обошлось.

2 августа 1770 года Екатерина в письме Вольтеру писала с очаровательной интонацией скромницы: «Дней десять тому назад я извещала вам, что граф Румянцев разбил татарского хана, соединившегося с турецким корпусом, что он у них отнял палатки и артиллерию на речке, называемой Ларга.

Ныне имею удовольствие вам сообщить, что вчера вечером курьер от помянутого графа привез мне известие, что в тот самый день, когда я к вам писала, т. е. 21 июля, моя армия одержала полную победу над султанскими войсками под командою визиря Галиль-бея, янычарского аги и семи или восьми пашей. Они опять были разбиты в своих окопах; артиллерия их в количестве ста тридцати пушек, их лагерь, обоз и запасы всякого рода достались в наши руки. Потери их значительны, наши же так ничтожны, что опасаюсь говорить о них, дабы случившееся не показалось баснословным.

Нет ни одного значительного лица, даже никакого офицера главного штаба, раненого или убитого. Бой, однако, длился пять часов. Турки стреляют плохо и годны только для одиночных схваток.

Граф Румянцев мне доносит, что, подобно древним римлянам, моя армия не спрашивает: сколько неприятелей, но только — где они? В этот раз турки были в количестве ста пятидесяти тысяч человек, окопавшихся на высотах по берегу ручья Кагула, в 25 или 30 верстах от Дуная, и имея у себя в тылу Измаил.