Феликс и Незримый источник и другие истории

Нет ничего страшнее здравого смысла, принявшего форму ненависти. В мои тогдашние часы на земле Тибета, на ложе страдания, передо мной наконец забрезжила мудрость. Ее олицетворял тот, кого я ненавидел, против которого ожесточался всю жизнь.

Я еще помню свое последнее мгновение. Не вздох сожаления, нет, это был крик ненависти.

Свастика умер. Веками он перемещался из тела в тело и в конце концов вошел в меня, Симона, постучавшись однажды ночью в дверь моих снов. Впрочем, я говорю «в конце концов», так как надеюсь: я, Симон-Свастика, приближаюсь к стотысячному разу. Потому что, по моим подсчетам… Ладно, увидим…

Свастика так и не узнал, что его вдова, едва остыл труп мужа, нагрузила на яка какое-то продовольствие и отправилась к белой скале, где находился ее племянник.

Миларепа предавался медитации вместе с сестрой – она отыскала его, покончив с жизнью продажной женщины. Тетя не посмела пройти по мосту, который вел ко входу в пещеру.

– Миларепа, я упрекаю себя. Твой дядя умер в жестоких страданиях. Я поняла, что всю жизнь мы шли по неправильному пути. Миларепа, ты можешь мне помочь? Мне кажется, я без тебя не справлюсь.

Сестра вскочила и принялась оскорблять тетку. Она вспомнила далекое прошлое, – по ее словам, все несчастья семьи произошли из-за родственников.

– Какие несчастья? – спросил Миларепа. – Я счастлив, как никогда. Я научился отрешаться от самого себя, чувствовать тщетность мирских благ и молиться о судьбе других созданий.

– Миларепа, – возразила сестра, – но ведь это из-за них нам пришлось расстаться, из-за них умерла мама, из-за них мы всю жизнь нищенствовали.

– Я не вижу в нищенстве ничего унизительного.

– Миларепа, – умоляла тетя, – прости меня.

– Пройди по мосту.

– Нет, я не согласна! – закричала сестра. – Пусть убирается, откуда пришла!

– Не слушай мою сестру, иди по мосту.

– Я не хочу ее видеть!

– Сестренка, те, кем управляют какие бы то ни было желания и злопамятность, ничем не могут помочь другим. Они и себе не могут помочь. Как если бы человек, упавший в бурную реку, вообразил, что кого-то спасает. Тетя, мы тебя ждем.

– Спасибо, дорогой племянник.

– Я не твой племянник. Я им был, но с этим кончено. Маленький Миларепа остался в далеком прошлом – прошлом, состоящем из плоти и крови, но я с ним больше не связан. У меня больше нет кровных родственников, моя семья – все человечество.

Я объяснил ей законы причин и следствий. Моя тетя преобразилась: и на словах, и сердцем, она стала отшельницей, идущей к собственному спасению с помощью религии и медитации.

Я все дальше продвигался по избранному пути.

Днем я изменял свое тело как хотел, принимая по зову воображения самые разнообразные формы, я летал по воздуху. Ночью, в снах, я мог еще глубже изучить вселенную, бывая на любых скалах, в любых лесах, под любыми небесами, воплощаясь в любые образы – животных, растений или минералов, переходя от воды к огню, от облака к землеройке.

Но я все еще не был уверен в себе. Выполняя волю моего учителя, я решил перебраться в Чубар. Я покинул белую скалу, взяв с собой горшок, в котором варил крапиву. Но, ослабленный лишениями, с покрытыми грязью ногами, я поскользнулся и упал, выпустив из рук горшок. У него отбилась ручка, а сам он покатился по склону. Я не успел поймать его, он разбился о камень. Из него выскочила зеленая масса, сохранявшая форму горшка, – остатки вареной крапивы.

Я долго смотрел на них. Только что был горшок – и нет его. Осталась одна засохшая трава. Ничего нет постоянного в этом мире, все эфемерно.

Я разрыдался. Ведь я считал, что покончил со всем, что меня обременяло, но нет, этот злополучный горшок составлял мое богатство, я нуждался в нем, он господствовал надо мной. И даже разбитый, он демонстрировал свое превосходство, поскольку вызвал такие эмоции. Он принадлежал мне, но еще больше я принадлежал ему.

Теперь, когда я разбил глиняный горшок, что мне делать с подобием горшка из крапивы?

Я перешагнул через него.

Сегодня вечером на Монмартре особенно красиво. Париж – это декорация. Тибет – другая декорация. Ветер должен бы чаще раскачивать полотна декораций, чтобы в них трепетало дыхание небытия. Если проникнуть в самую глубину, во мрак того, что прячется за кулисами… Ничто не имеет значения, потому что все – лишь иллюзия.

Небытие…

Миларепа учил людей мудрости, исходя из небытия.

– Размышлять о нелепости человеческого существования, понять наше крайнее убожество, посмеяться над собой и смягчиться. Жалость уничтожает границу между тобой и другими, жалость делает щедрым. Щедрый придет ко мне. А тот, кто придет ко мне, станет Буддой.

С годами Миларепа больше не говорил, а пел.

– Нужно обуздывать свое «я». Отказ от самого себя дает очень много.

Он не переставал петь. И сочинил сто тысяч песен.

– Мне кажется, я все позабыл. Скрываясь в пещерах высоко в горах, я позабыл мир с его грубой логикой, отношение ко мне моих братьев и соседей. Потеряв свои знания, я позабыл иллюзии невежества. Предаваясь песням любви, я позабыл споры. Став кротким, я позабыл разницу между собой и другими.