Феликс и Незримый источник и другие истории

Он склонился к Речунге, своему любимому ученику, и сказал:

– Я старею, мое тело покрывается морщинами. Скоро я покажу тебе признаки близкого переселения в другую сущность, признаки старости и болезни.

И он действительно показал.

Миларепа состарился. Теперь он готов был умереть, как зрелый плод бывает готов упасть с ветки.

Пришел день, когда он решил умереть.

Ученики нашли его тело – холодное и неподвижное. Его сочли мертвым. Ученики воздвигли погребальный костер, возложили на него тело и зажгли огонь. Но пламя отказывалось коснуться тела. Они пытались десять раз, двадцать раз, все было бесполезно, словно дрова сопротивлялись огню.

Потому что Миларепа еще должен был увидеть любимого ученика, своего духовного сына.

Когда Речунга пришел, Миларепа улыбнулся и обнял его:

– Я хотел умереть при тебе. Прежде чем уйти, я должен был убедиться, что посеял все свои семена.

Он повернулся к ученикам:

– Вот окончательная истина. Нет медитирующего, нет темы для медитации, нет вечной мудрости, нет тела Будды. Нирваны не существует, все это одни слова.

Он произнес это и навеки замолк.

Так, достигнув восьмидесяти четырех лет, в последний месяц зимы, на рассвете, ушел из жизни Учитель Мила Блеск Алмаза.

Выйти из пустоты. Вернуться в пустоту.

Сегодня действительно стотысячный раз?

Сегодня Свастика в последний раз рассказал о судьбе племянника, которого не смог полюбить?

Каждый день я чувствую, что мне все меньше хочется рассказывать конец истории. Каждый день мне становится страшнее и страшнее.

Сегодня правда последний раз?

Мой день уже пришел?

Согласно предсказанию, я узнаю это, когда меня охватит мрак.

Мрак

Что нам приносит буддизм…

Интервью Бруно Мецгера[36]

с Э.-Э. Шмиттом

Б. М. Как вы познакомились с буддизмом?

Э.-Э. Ш. Буддизм словно рука, чудесным образом протянутая мне в очень тяжелый момент. Тогда мне исполнилось тридцать. И целых два года я почти каждый день ходил в больницу навещать дорогих мне людей, которые были очень серьезно больны. Почти каждый день! Вначале я с легкостью разговаривал, слушал, шутил, выражал им свою привязанность, покупал то, что они просили. Но со временем мне стало все труднее восстанавливаться после визитов к этим несчастным, больше не покидавшим постели. Конечно, я мог рассказывать им о внешнем мире, передавать какие-то сплетни, но безлично, будто исполняя выученный номер, а поддерживать теплые, искренние отношения мне уже не удавалось. Повседневность меня изнуряла, лишала непосредственности; я действовал больше из чувства долга, чем из чувства симпатии; я видел не столько человека, сколько болезнь. И спасло меня чтение.

Б. М. Буддистский текст?

Э.-Э. Ш. «Тибетская книга жизни и смерти» Согьяла Ринпоче. Я ухватился за нее, потому что заглавие соответствовало тому, что я переживал. Я и не предполагал, что это шедевр духовной литературы.

Б. М. Чему эта книга вас научила?

Э.-Э. Ш

. Принимать положение вещей… Я плакал, уходя от близких, я чувствовал себя плохо в их присутствии, так как в душе не признавал, что они превратились в лежачих больных, тем более умирающих. Я отрицал очевидное. Я отказывался мириться с нашей неизбежной уязвимостью. И злился на весь мир, на природу, на науку, на врачей, иногда на самих больных. Я не позволял затрагивать определенные трудные темы не только самому себе, но и больным. Между тем они инстинктивно чувствовали, что дело плохо, что они на пороге смерти, я же отказывался принять эту простую истину. Я создавал напряжение, ведущее к молчанию. Не к доброжелательному молчанию, при котором другого слушают и понимают, а к недоброжелательному, неестественному и проникнутому страхом. Благодаря книге я смог мобилизовать все свои запасы отзывчивости, тепла и любви; мне на помощь пришли чувство юмора и воображение. Они и раньше у меня были, но в этой ситуации как бы закостенели. Советы, приведенные в книге, помогли мне расслабиться. И проводить целые часы у изголовья больных мне стало приятно.

Б. М. Вам не мог бы принести такого же умиротворения какой-то другой вид духовности?

Э.-Э. Ш. Нет, потому что для меня чрезвычайно важны были два элемента, которые, по-моему, имеются только в буддизме.

Б. М. Сострадание?

Э.-Э. Ш. Да, конечно сострадание. Открыть свое сердце другим. Почувствовать их сердце. В нашей западной традиции есть только жалость, эта иерархизированная добродетель. Некто, стоящий в собственных глазах выше другого, снисходит к нему. Ничего общего с состраданием, с этой глубокой сердечностью, с этой религией добра. Буддизм указал мне путь: перейти от спонтанного сострадания, которое испытываешь при виде страдающего человека или животного, к состраданию выстроенному, сознательному, прочному, безусловному и безграничному.