Феминиум

Он с трудом проглотил горький напиток.

– Это яд, госпожа?

Викл расхохоталась.

– Слишком большая честь для тебя.

– Я могу уйти, госпожа?

– Нет. Сейчас ты ляжешь. Туда. И живо.

– Да, госпожа, как прикажете.

Мир сузился до размеров комнаты, ласковый, жаркий. Викл зажмурилась, что-то освободилось в ней, огонь пробежал по жилам темной безумной волной. Сорвала оружие, сбросила костюм. Воздух мягко коснулся горячей кожи. Замки Оанды показались такими забавными, и как она раньше этого не замечала.

– Сейчас подействует, звереныш, – она склонилась над ним, обжигая зрачками. – Подожди немного.

Ее голос вдруг наполнился цветом и рассыпался по комнате радужными, шкодливыми пятнами, они бродили по стенам, касались ее лица, текли с губ. Сенги восторженно следил за ними, и предчувствие чего-то необыкновенного вдруг наполнило его, щекоча смешливыми, теплыми искорками.

Она провела рукой по его груди. Каскад ярких ощущений обрушился на него. Он застонал. Викл засмеялась, и смех ее был хрустальным. Он засмеялся в ответ. Хрусталь слился в мерцающую радугу, замкнул их тела в шепчущий, звенящий круг, пронзая невыносимо-блаженной мукой неутоленной жажды…

Лакл ворвалась в комнату, громко хлопнув дверью. Медленно наливалась гневом, разглядывая их просветленные, спящие лица, ломались ногти, впиваясь в ладони.

Всю ночь! А она была уверена, что… Ошеломленно ловила его блуждающую, спокойную улыбку, и холод бил в виски.

– Викл, уже день на дворе!

– Что? – Бессмыслие плескалось в сонных глазах.

– Ты хочешь лишиться службы в моем доме?

– Службы? – Смутное воспоминание отразилось на лице. – Что-то случилось?

– Ты что напилась? – Лакл окинула комнату взглядом. – И это лучшая моя воительница.

– Воительница? – Разум, еще шаткий, затеплился в ее зрачках. – Светлейшая… – Глянула на Сенги, и отвращение мучительной судорогой смяло лицо. – Я сейчас. – Она торопливо принялась одеваться, не сразу сообразив, что мечи лучше надевать поверх костюма. – Прошу простить меня, светлейшая.

– Ты пила зелье? – Она увидела полупустой пузырек, и сразу отпустил холод, угас под целительной волной догадки.

– Кажется, да.

Сенги открыл глаза и улыбнулся.

– А вот и ты. Странно, что ты так задержалась. Иди сюда, – и так распахнуто-ласково улыбнулся, что у нее подкосились колени.

– Он тоже?

– Ну да. – Викл наконец справилась с одеждой. – Мы очень хорошо провели время.

– Вижу.

– Ну что же ты, – опять позвал он, – иди ко мне.

Светлейшая отвернулась, зло стиснув зубы. Это не он, это зелье. Святые, но почему для этого нужно зелье, почему он не хочет сказать это сам?

– Заткнись, Сенги, ты пьян, – рявкнула Викл.

– Ты пила зелье. Я не думала…

– Что, светлейшая?

– Не важно.

– Нет, это важно. – Отшвырнула сапог, встала перед ней, босая, растрепанная, тревожными зрачками пожирая ее лицо. – Это важно, светлейшая.

– Викл, я…

– Ты думала, я не посмею? Да? – Она вымученно ухмыльнулась. – Видишь, я смогла. – Вздернула подбородок, мотнув растрепанной гривой. – Смогла!

Светлейшая приподняла бровь.

– И что?

– А то! – выкрикнула зло и вдруг, словно сломалось что-то внутри, задрожала. – Что я говорю?! Прости меня, прости, – она рухнула на колени, ткнувшись лицом в жесткие, золотые узоры платья Лакл, и жалко разрыдалась. – Я совсем сошла с ума. Прости меня. Я ненавижу его. Он отнял тебя у меня. Прости меня, прошу. Я глупо сделала, но я совсем отчаялась, ты не замечаешь меня. Избегаешь.

– Нет, – Лакл погладила её по голове, невесомо касаясь волос. – Это не так.

– Правда? – Викл подняла заплаканное лицо, отчаянно мечась глазами. – Скажи мне.

– Он всего лишь мужчина, – ее пальцы скользнули по влажной щеке, нежно, бережно. – И мой избранник. Но не более, глупышка, не более. – Пальцы скользили, лаская. – Не придумывай больше, чем есть на самом деле. Тебя мне не заменит никто.

– Правда? – робко улыбнулась Викл.

– Правда-правда, – Лакл улыбнулась тоже.

– Ты не сердишься на меня? – Викл поймала ее ладонь и прижала к губам. – Скажи, – шептала, целуя пряно пахнущие, тонкие пальцы.

– Разве на тебя можно сердиться?

– Значит – нет?

– Значит – нет.

– Ты возвращаешь мне жизнь, – потянулась к ней, сияя мокрыми глазами. – Благодарю.

– Глупышка.

9

Тени скользят, мнутся, прячутся от лепестка пламени в руке. Длинный коридор. Тихо. Ночь прильнула к стеклам огромных окон и следит, давит тысячеглазым взглядом в спину.

Лакл зябко поежилась. Святые, как длинны коридоры в заезжих домах. Как безжизненны. Отыскала нужную дверь, толкнула, беззвучно отошло в сторону массивное полотнище. Свет призрачно отделяет сумрак от ночи, серебрится на грязных узорах стен, кутает в тени маленькое, низкое ложе.

Спит. Все еще спит. Такое юное, такое непростительно спокойное лицо. Раздражение паутинкой ткалось внутри в бесконечные, острые нити. Зачем позволила? Зачем? Но кто же знал? Викл, что ты наделала? Дурочка. Сладкая моя дурочка.

Он открыл глаза. Удивление плескалась в зрачках, сонное, доверчивое, он не узнавал ее, рассматривал как чудесную картинку.

– Выспался?