Феминиум

– Мы расстались, – беспечное. Так говорят молодые богини. – Он уехал к себе на север.

– Как? А… я? – бормочет растерянно и сама понимает, как жалко выглядит. Зачем с ней было прощаться?

Последний день праздника.

Куклы горят, до самого неба костры. Радость. Много-много забавных фигур в огне. Таков обычай – сделать забавную куклу и в последний день праздника сжечь ее. Весь город освещают горящие куклы. Большие, тоже чуть не в полнеба – или это кажется Магдалене, ведь сама она так мала, меньше всех. На углу Тополиного бульвара девушка видит – кукла Доминики, огромная, в знакомом розовом кимоно, усмехается, – а пламя никак не загорится – и, наконец, охватывает куклу целиком и сразу, от ног до макушки. Словно огонь сошел с неба. Так не бывает.

Так не бывает, бормочет Магдалена, возвращаясь домой. А куклы на полке и впрямь нет.

– Зачем ты это сделала?!

– Не знаю. Не знаю…

Девушка припоминает – это она сама облила куклу бензином и подожгла, после того как ей привиделось что-то на улицах. Стыдно… до чего стыдно. Та, другая, не виновата… если она теперь не захочет жить в одной комнате с психопаткой?

Но больше никто не следит с полки за Магдаленой, когда та пытается выучить очередной параграф из учебника или сделать контрольную. Никто не подсказывает беззвучным шепотом: недотепа, неумеха, и сама знаешь, кто получит лучшую оценку, а кто опять будет среди последних…

Сгорела та, что таращилась на Магдалену нетутошними глазами. В пепел обратились розовые кружева, и жаль их, как мертвых бабочек. Почернел фарфоровый остов. Где-то он теперь… мусорный контейнер принял бывшую куклу и увез далеко-далеко.

А если Доминика купит еще одну куклу? – мысль ледяной сороконожкой пробегает по позвоночнику. Что ей помешает снова и снова сажать на подоконник игрушечное подобие себя?

Не проще ли уничтожить саму Доминику?

– Что с тобой? Ты всю ночь не спала? – спрашивает утром подруга, свежая, как юная роза, и голос звучит слегка виновато: – Прости… это всего лишь кукла, не надо было кричать на тебя…

Когда она так говорит, становится хорошо-хорошо, и можно переносить любые невзгоды. Нет никого лучше Доминики, весь мир должен по праву принадлежать ей.

Год прошел.

Расцвела Доминика.

Подруга ее подурнела и в списке студентов последняя по успеваемости.

«Не завидуй», – шепчет она, ворочаясь ночами на все более жесткой кровати, словно и не кровать это вовсе, а другое ложе, о котором все чаще мечтает. Если умереть, сразу всем станет проще. Разве что Доминика обронит слезу – она добрая, она лучше всех…

Доминика спит сладко, во сне улыбается.

«По данному адресу такая-то не проживает и никогда не жила», – говорилось в письме.

«Среди выпускников школы такая не числится», – говорится в другом.

Магдалена роняет конверты, один за другим, и бессмысленно смотрит в пространство. Зачем подруга врала ей? Откуда она приехала на самом деле? Где родилась?

Перед глазами вставали разные и такие похожие картины: Доминика и Арлекин, Доминика и светловолосый мальчик, студент откуда-то с севера, она же – и обожающие приятели, разного пола и возраста, танцы, хлопушка – смуглые руки Доминики обсыпаны родинками разноцветной бумаги. А вот Доминика сдает экзамен – оглядывается на застывшую на задней парте подругу – и начинает говорить без запинки, и сияют преподаватели. Всегда – триумф Доминики, и Магдалена, обязательно, как неизбежное приложение. Блеклое существо, оттеняющие успехи юной богини. И каждый раз – радость, гордость за подругу и самая капелька боли. И каждый раз – короткий взгляд, голова вполоборота – и нет этой капельки, и снова смеется Доминика.

Пока не появится снова ничтожная доля яда, сладкого, золотистого – и снова слетит яркая бабочка, чтобы забрать свою пищу…

Встряхнула головой Магдалена. Привидится же…

В рекламе веселая девчушка слушала плеер, показывала язык и каталась на роликах. «Я не смогу, – думала Магдалена, глядя на роликовые коньки. – Упаду сразу, и как-нибудь поглупее. А Доминика сумеет, и этого я не переживу. Но я буду слушать музыку, – решает она. – А если плеер испортится, куплю другой».

Мягкие черные горошины вдеты в уши, и мир преображается.

– Я соскучилась, – говорит Доминика. Она как-то поблекла, хотя раньше праздники лишь придавали ей сил. Весь город заполнен радужными огнями, и все небо над городом.

– Я соскучилась, – ее руки холодней глубоководных рыб, и такие же белые, словно выцвела кожа.

В этот раз подруга не сопровождает ее на гуляниях. Не сидит и одна в тоске и не пытается заняться бесполезным, всем, что разобьется от одного лишь присутствия Доминики. Магдалена убирается в комнатке, читает, пьет чай; купила снотворного, спит и видит хорошие сны или спит вовсе без снов. А когда просыпается, бродит по комнате с плеером, делает нелепые танцевальные па и не слышит, что говорит Доминика – лестное или обидное, все равно. А та, победительница, на глазах чахнет.