Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

Мы не располагаем фотографиями, свидетельствующими о зверствах в ГУЛАГе[432]. Поскольку лагеря ликвидировались постепенно и многие из них превратились в регулярно действующие тюрьмы, отсутствовали свидетельства и документация ГУЛАГа извне (этот пробел, который мог быть заполнен только в момент исторического перелома, также указывает на преемственность государственного аппарата, ответственного за российскую пенитенциарную систему). Масштабы гулаговских зверств едва ли можно представить по сохранившимся фотографиям: тесные вагоны, транспортирующие узников, нигде не показаны; бараки на снимках кажутся аккуратными и прилично устроенными; сами заключенные редко выглядят усталыми или истощенными, и они всегда живые[433]. Если ГПУ / НКВД и фотографировало казни, смертельно больных узников, мертвецов или массовые захоронения, эти снимки необходимо еще разыскать (напротив, официальные лагерные записи регистрируют – пусть даже в весьма уменьшенном масштабе – болезни и смертность в ГУЛАГе).

II

Поэтому визуальная история сталинских репрессий и ГУЛАГа состоит из пробелов, потерь и изъятий. Изображения репрессированных, если они были достаточно высокопоставленными лицами, чтобы присутствовать на официальных фотографиях, вырезались со снимков и соскабливались с негативов, имена частных граждан удалялись из семейных архивов, с картин, стенных росписей, фотографий, скульптурные изображения осужденных были заперты на десятилетия в хранилищах или полностью уничтожены[434]. Сам ГУЛАГ, по формулировке А. И. Солженицына, был «почти невидимой, почти неосязаемой страной», хотя «почти» здесь, на что намекает повторение этого слова, несет в себе не меньший вес, чем слово «невидимый».

III

Россия имеет долгую историю репрессий и надзора, предшествовавшую ГУЛАГу. Системы политического контроля, использовавшиеся в России, были вполне наглядны. Более того, они не только отражали современные дисциплинарные практики, но и открывали новые определяющие пути развития. После убийства Александра II в 1881 году государство создало изощренную визуальную инфраструктуру для отслеживания политических диссидентов, включавшую и обширные фотоархивы. Охранное отделение (российская секретная полиция, учрежденная в 1881 году и ликвидированная в 1917-м) было «технологическим и методологическим новатором в сфере политического контроля и надзора» [Lauchlan 2005: 44][435]. Публично правительство преподносило реформы пенитенциарной системы как гуманные и прогрессивные, во многом так же, как это делало сталинское государство в ранний период истории ГУЛАГа. Например, в 1890 году Санкт-Петербург выступил в роли хозяина Четвертого международного пенитенциарного конгресса с обширными выставочными площадками, включавшими модели тюремных камер в натуральную величину, экспозиции предметов, изготовленных узниками, и этнографическую выставку, посвященную острову Сахалин [Беляновский 2009][436]. Такого рода организация тюремной наглядности будет позднее применяться и советской пропагандой

[437].

IV

Визуальный пейзаж позднеимперской России был пропитан атмосферой тюрьмы, ссылки, полицейского надзора. Ранними фотографическими примерами этого являются серии открыток с «видами и типами» Сахалина (1880–90-е годы) И. И. Павловского и Нерчинской каторги А. К. Кузнецова, который и сам был узником[438], описания В. М. Дорошевичем его поездок на Сахалин (1903, рис. 7.1), а также «Сибирь и ссылка» Джорджа Кеннана (переведенная и изданная в России в 1906 году). Обе эти обильно иллюстрированные книги – наиболее известные свидетельства о каторге и ссылке. Конечно же, они не являлись официальными или хвалебными отчетами, поскольку ставили своей целью показать плачевное состояние российской пенитенциарной системы.

Рис. 7.1. Иллюстрация к книге В. М. Дорошевича «Сахалин (Каторга)», издание 1903 года

Машина сталинской пропаганды искусно использовала изображения царских исправительных учреждений, чтобы по контрасту выставить ГУЛАГ более прогрессивным. В некотором смысле ГУЛАГ действительно мог показаться гуманным в сравнении с царской каторгой, где заключенные представали клеймеными и закованными в кандалы. Однако в других случаях бывает трудно различить изображения советских лагерей и их предшественников: вооруженные охранники и примитивные орудия труда присутствуют и там, и там.