Феномен Солженицына

– Я должен сказать, что версии «Круга» не просто различаются девятью главами… Истинный роман, оконченный мною много лет назад, имел настолько взрывчатое содержание, его совершенно невозможно было даже пустить в Самиздат… и тем более предложить Твардовскому и «Новому миру». Так и лежал у меня роман, и вот я увидел, что часть глав можно было бы предложить, а часть – невозможно. Тогда я должен был разбить готовое здание на кирпичи и начать перебирать по кирпичам, как бы снова сложить другой роман. Для этого я должен был сменить основной сюжет. В основе моего романа лежит совершенно истинное и притом, я бы сказал, довольно-таки историческое происшествие. Но я не мог его дать. Мне нужно было его чем-нибудь заменить. И я открыто заменил его расхожим советским сюжетом того времени, 1949 года, времени действия романа. Как раз в 49-м году у нас, в Советском Союзе, шёл фильм, серьёзно обвинявший в измене родине врача, который дал французским врачам лекарство от рака. Шёл фильм, и все смотрели, серьёзно кивали головами. И так я подставил в замену своего истинного сюжета этот открытый сюжет, всем известный. Но из-за этого изменилась разработка многих действующих лиц, многие сцены, так что изменился и сам сюжет. И вот такой «Круг», такой роман я предложил Твардовскому, и потом он пошёл в Самиздат и оказался на Западе. Поэтому мне теперь не только надо добавить девять глав, но мне надо вернуть истинный сюжет. Ну, а кроме того, я с тех пор доработал его в художественном отношении, так что это во многом уже другой роман Я надеюсь его через несколько лет в новом виде полностью опубликовать.(Пресс-конференция в Париже. 10 апреля 1975. Александр Солженицын. Публицистика в трех томах. Том третий. Ярославль 1996. Стр. 239–240)

И в смягченном, компромиссном («лекарственном») варианте романа, и в полном, так называемом «атомном», завязка его сюжета была в сущности одна и та же: Государственный советник второго ранга, то есть подполковник дипломатической службы Иннокентий Володин решается на поступок, который неизбежно должен его привести (и в конечном итоге приводит) к гибели. Звонком из будки телефона-автомата он предупреждает тех, кому звонит, о готовящейся государственной провокации. Разница лишь в том, что в смягчённом варианте он звонит на частную квартиру врача – профессора Доброумова и разговаривает с женой профессора, а во втором – в Американское посольство.

Сравним эти два варианта.

Из первой главы «Круга-87»:…

Полузамкнутым двориком министерства пройдя мимо памятника Воровскому, Иннокентий поднял глаза и вздрогнул. Новый смысл представился ему в новом здании Большой Лубянки, выходящем на Фуркасовский. Эта серо-черная девятиэтажная туша была линкор, и восемнадцать пилястров как восемнадцать орудийных башен высились по правому его борту. И одинокий утлый челночок Иннокентия так и тянуло туда, через маленькую площадь, под нос тяжелого быстрого корабля…

Он ещё колебался – откуда звонить, чтоб не стучали ребром монетки в стекло. Но искать отдельную тихую будку – даже заметнее. Не лучше ли – в самом водовороте где-нибудь, только чтобы кабина была глухая, в камне? Он ещё думал, что глупо плутать и брать шофера в свидетели. Он ещё рылся в кармане, ища пятнадцать копеек.

Но все это становилось уже не главное. В истекшие минуты Иннокентий внезапно успокоился: он ясно почувствовал, что другого решения нет. Опасно или не опасно, но если этого не сделать…

Чего-то всегда остерегаясь – остаемся ли мы людьми?

Перед светофором в Охотном ряду его пальцы нащупали и вытянули сразу две пятнадцатикопеечных монеты – знак удачи!..

Только надо стараться как можно быстрей. Как можно короче сказать – и вешать трубку. И тогда опасность минимальная…

Среди деревянных наружных кабин была пустая, но Иннокентий пренебрег ею, прошел внутрь.

Здесь четыре, углубленные в стену, были все заняты. Но в левой кончил какой-то простоватый тип, немного пьяненький, уже вешал трубку. Сменяя его, Иннокентий быстро вошел, тщательно притянул и так держал одной рукой толсто-остекленную дверь, другой же рукой, подрагивающей, не стягивая замши, опустил монету и набрал номер.

После нескольких долгих гудков трубку сняли.

– Вас слушают, – сказал женский голос как бы с одолжением или с раздражением.

– Скажите, это квартира профессора Доброумова? (Он старался изменить голос).

– Да.

– Будьте любезны, попросите, пожалуйста, профессора.

– А кто его спрашивает? – голос дамы был сыт и ленив, она наверно, сидела на диване, никуда не торопилась.

– Видите… Вы меня не знаете… Это не так важно. Мне крайне необходимо. Позовите, пожалуйста, профессора!

(Много лишних слов и все из-за проклятой вежливости!)

– Но профессор не может подходить и разговаривать со всяким неизвестным человеком, – оскорбилась дама.

Тон её был таков, что она могла сейчас повесить трубку.

За зеркальным стеклом, чуть поодаль от ряда кабин, неслись, торопились, обгоняя друг друга. Кто-то стал уже в очередь к кабине Иннокентия.

– Кто вы такой? Почему вы не можете ответить?

– Я ваш доброжелатель! У меня важное известие для профессора.