Феномен Солженицына

– Ну, так что? Почему вы боитесь назвать себя?

(Как раз было ему время бросить трубку. Не надо иметь бестолковых жен!)

– А кто – вы? Вы – жена его?

– Да почему это я вам первая должна отвечать? – взвилась дама. – Скажите мне вы!

И сейчас бы он нажал рычаг! Но ведь не об одном профессоре тут шло… Уже вскипая, уже не удерживаясь изменять голос или говорить тихо, Иннокентий стал возбужденно уговаривать трубку:

– Слушайте! Слушайте! Я должен предупредить его об опасности!

– Об опасности? – так и осел голос дамы. Она прервалась. Но не пошла за мужем, нет. – Так тем более я его звать не могу! А может, это ещё неправда? Как вы можете доказать, что вы скажете правду?

Под ногами Иннокентия горел пол будки, и трубка черная с тяжелой стальной цепью плавилась в руке.

– Слушайте, слушайте! – уже отчаиваясь, вскрикнул он. – Когда профессор был в командировке в Париже, он там обещал своим французским коллегам кое-что им передать! Ну, препарат. И на днях должен передать! Иностранцам! Понимаете? Так вот этого делать не надо! Иностранцам – ничего не передавать! Вокруг этого затевается, может быть, целая провокация…

Но – щелкнуло глухо в трубке, и наступило ватное молчание, без шорохов и гудков.

Кто-то разорвал их линию.

(А. Солженицын. В круге первом. Париж. 1969. Стр. 9–11)

А вот – из той же, первой главы «Круга-96»:…

Полузамкнутым двориком министерства пройдя мимо изогнутого Воровского, Иннокентий поднял глаза и вздрогнул. Новый смысл представился ему в новом здании Большой Лубянки, выходящем на Фуркасовский.

Серо-чёрная девятиэтажная туша была линкор, и восемнадцать пилястров как восемнадцать орудийных башен высились по правому его борту. И одинокий утлый челночок Иннокентия так и тянуло туда, под нос тяжёлого быстрого корабля.

Нет, не тянуло челноком – это он сам шёл на линкор – торпедой!

Но невозможно было выдержать! Он увернулся вправо, по Кузнецкому Мосту. От тротуара собиралось отъехать такси, Иннокентий захватил, гнал его вниз, там велел налево,под первозажжённые фонари Петровки.

Он ещё колебался – откуда звонить, чтоб не торопили, не стояли над душой, не заглядывали в дверь. Но искать отдельную тихую будку – заметнее.

Не лучше ли в самой густоте, только чтоб кабина была глухая, в камне? И как же глупо плутать на такси и брать шофёра в свидетели. Он ещё рылся в кармане, ища пятнадцать копеек, и надеялся не найти. Тогда естественно будет отложить.

Перед светофором в Охотном ряду его пальцы нащупали и вытянули сразу две пятнадцатикопеечные монеты. Значит, быть по тому…

Высохло в горле, во рту – тем высыханьем, когда никакое питьё не поможет…

Сейчас не видел смертник своего линкора, но грудь распирало светлое отчаяние.

Только помнить: ни слова по-английски. Ни тем более по-французски. Ни перышка, ни хвостика не оставить ищейкам. Как можно короче сказать – и вешать трубку…

После нескольких долгих гудков трубку сняли.

– Это секретариат? – он старался изменить голос.

– Да.

– Прошу срочно соединить меня с послом.

– Посла вызвать нельзя, – очень чисто по-русски ответили ему. – А вы по какому вопросу?

– Тогда – поверенного в делах! Или военного атташе! Прошу не медлить!

На том конце думали. Иннокентий загадал: откажут – пусть так и будет, второй раз не пробовать.

– Хорошо, соединяю с атташе.

Переключали.

За зеркальным стеклом, чуть поодаль от ряда кабин, неслись, торопились, обгоняли. Кто-то откатился сюда и нетерпеливо стал в очередь к кабине Иннокентия.

С очень сильным акцентом, голосом сытым, ленивым в трубку сказали:

– Слушают вас. Что ви хотел?

– Господин военный атташе? – резко спросил Иннокентий.

– Йес, авиэйшн, – проронили с того конца. Что оставалось? Экраня рукою в трубку, сниженным голосом, но решительно Иннокентий внушал:

– Господин авиационный атташе! Прошу вас, запишите и срочно передайте послу…

– Ждите момент, – неторопливо отвечали ему. – Я позову переводчик.

– Я не могу ждать! – кипел Иннокентий. (Уж он не удерживался изменять голос!) – И я не буду разговаривать с советскими людьми! Не бросайте трубку! Речь идёт о судьбе вашей страны! И не только! Слушайте: на этих днях в Нью-Йорке советский агент Георгий Коваль получит в магазине радиодеталей по адресу…

– Я вас плёхо понимал, – спокойно возразил атташе. Он сидел, конечно, на мягком диване, и за ним никто не гнался. Женский оживлённый говор слышался отдалённо в комнате. – Звоните в посольство оф Кэнеда, там хорошо понимают рюсски.

Под ногами Иннокентия горел пол будки, и трубка чёрная с тяжёлой стальной цепью плавилась в руке. Но единственное иностранное слово могло его погубить!

– Слушайте! Слушайте! – в отчаянии восклицал он. – На днях советский агент Коваль получит важные технологические детали производства атомной бомбы в радиомагазине…

– Как? Какой авеню? – удивился атташе и задумался. – А откуда я знаю, что ви говорить правду?

– А вы понимаете, чем я рискую? – хлестал Иннокентий. Кажется, стучали сзади в стекло.

Атташе молчал, может быть, затянулся сигаретой.

– Атомная бомба? – недоверчиво повторил он. – А кто такой ви? Назовите ваш фамилия.