Феномен Солженицына

Но и сходство между ними тоже большое.

Тот же страх испытывает Володин, – что в первом, что во втором варианте, – решаясь на свой отчаянный поступок.

И выражено это, – что в первом, что во втором варианте, – одними и теми же словами, одной и той же метафорой:…

Полузамкнутым двориком министерства пройдя мимо изогнутого Воровского, Иннокентий поднял глаза и вздрогнул. Новый смысл представился ему в новом здании Большой Лубянки, выходящем на Фуркасовский.

Серо-чёрная девятиэтажная туша была линкор, и восемнадцать пилястров как восемнадцать орудийных башен высились по правому его борту. И одинокий утлый челночок Иннокентия так и тянуло туда, под нос тяжёлого быстрого корабля.

И одними и теми же словами, – и в том и в другом варианте – сказано о том, что даёт ему силу преодолеть этот страх.

В «атомном» варианте:…

Чего-то всегда постоянно боясь – остаёмся ли мы людьми?

То же и в «лекарственном»:…

Чего-то всегда остерегаясь – остаёмся ли мы людьми?

И в том и в другом варианте Иннокентию не верят, не хотят его выслушать (в «лекарственном» варианте – жена профессора Доброумова, в «атомном» – атташе американского посольства), и героический, смертельно для него опасный, жертвенный его поступок оказывается в конечном счёте бессмысленным. И там, и тут безумная его попытка вмешаться в события и как-то повлиять на них обречена на провал.

Но главное тут даже не это.

Главное – то, что и в первом, и во втором варианте эта глава, которой начинается роман, играет ОДНУ И ТУ ЖЕ СЮЖЕТООБРАЗУЮЩУЮ РОЛЬ.

И там, и тут крамольный разговор прослушивается органами госбезопасности, записывается на плёнку, и магнитофонная запись эта расшифровывается.

Расшифровывается там, где разворачивается основное действие романа, и при прямом участии главных его героев….

…Смолосидов пристраивал на маленьком лакированном столике магнитофон, а генерал Бульбанюк, вся голова которого былакакодна большая, непомерно разросшаяся картошка с выступами носа и ушей, говорил:

– Вы – заключённый, Рубин. Но вы были когда-то коммунистом и, может быть,когда-нибудь будете им опять.

«Я и сейчас коммунист!» – хотелось воскликнуть Рубину, но было унизительно доказывать это Бульбанюку.

– Так вот, советское правительство и наши Органы считают возможным оказать вам доверие. С этого магнитофона вы сейчас услышите государственную тайну мирового масштаба. Мы надеемся,чтовы поможете нам изловить этого негодяя, который хочет, чтоб над его родиной трясли атомной бомбой. Само собой разумеется,чтопри малейшей попытке разгласить тайну вы будете уничтожены. Вам ясно?

– Ясно, – отсек Рубин, больше всего сейчас боясь, чтоб его не отстранили от ленты. Давно растеряв всякую личную удачу, Рубин жил жизнью человечества как своей семейной. Эта лента, ещё не прослушанная, уже лично задевала его.

Смолосидов включил на прослушивание.

И в тишине кабинета прозвучал с лёгкими примесями шорохов диалог нерасторопного американца и отчаянного русского…

Угрюмым псом сидел над магнитофоном ненавистливый Смолосидов. Чванливый Бульбанюк за просторным столом Антона с важностью подпер свою картошистую голову, и много лишней кожи его воловьей шеи выдавилось поверх ладоней. Когда и как они расплеменились, эта самодовольная, непробиваемая порода? – из лопуха комчванства, что ли? Какие были раньше живые, сообразительные товарищи! Как случилось, что именно этим достался весь аппарат, и вот они всю остальную страну толкают к гибели?

Они были отвратительны Рубину, смотреть на них не хотелось. Их рвануть бы прямо тут же, в кабинете, ручной гранатой!

Но так сложилось, что объективно на данном перекрестке истории они представляют собою её положительные силы, олицетворяют диктатуру пролетариата и его отечество.

И надо стать выше своих чувств! И им – помочь!

Именно такие же хряки, только из армейского политотдела затолкали Рубина в тюрьму, не снеся его талантливости и честности. Именно такие же хряки, только из главной военной прокуратуры, за четыре года бросили в корзину десяток жалоб-воплей Рубина о том, что он невиновен.

И надо стать выше своей несчастной судьбы! Спасать – идею. Спасать – знамя. Служить передовому строю.

(Александр Солженицын. В круге первом. М. 2006. Стр. 204–205)

Это – из «атомного» варианта.

В «лекарственном» слова Бульбанюка о государственной тайне мирового масштаба и необходимости изловить «негодяя, который хочет, чтоб над его родиной трясли атомной бомбой», были, разумеется, неуместны. И тут их нет. Но общий смысл сцены и её словесное оформление и здесь – те же, что в «атомном»:…

Смолосидов включил обратный перемот…

Лента кончилась. Рубин вынул лицо из ладони, посмотрел на угрюмого Смолосидова, на бессмысленного чванливого Бульбанюка. Они были ему отвратительны, смотреть на них не хотелось. Но здесь, на этом маленьком перекресточке истории, именно они объективно представляли собою её положительные силы.

И надо было стать выше своих чувств!