Феноменология зла и метафизика свободы

Созвучны этой пушкинской озабоченности характерные мысли рассказчика из зачина к «Станционному смотрителю»: «… что стало бы с нами, если бы вместо общеудобного правила чин чина почитай, ввелось в употребление другое, например: ум ума почитай? Какие возникли бы споры? И слуги с кого бы начинали кушанье подавать?». Да сам сюжет этой повести раскрывается как драма конфликта установки на статус (отец – станционный смотритель) и роли с ее упованием на счастливый случай (дочь – Дуня, воспользовавшаяся подвернувшейся возможностью вырваться из глухой провинции в столицу, для начала, хотя бы и в качестве содержанки).

В «Езерском» (1836) он бросает упрек современникам:

«Вас спесь дворянская не гложет.И нужды нет вам никакойДо вашей книги родовой…Кто 6 ни был ваш родоначальник.Мстислав, князь Курбский, иль Ермак,Или Митюшка-целовальннк,

Вам все равно. Конечно, так:Вы презираете отцами,Их славой, честию. правамиВеликодушно и умно;Вы отреклись от них давно,Прямого просвещенья ради.Гордясь (как обшей пользы друг)Красою собственных заслуг.

Звездой двоюродного дядиИль приглашением на балТуда, где дед ваш не бывал……Мне жаль, что нашей славы звукиУже нам чужды; что спростаИз бар мы лезем в tiers etat……Что в нашем тереме забытомРастет пустынная трава.

Что геральдического льваДемократическим копытомТеперь лягает и осел.Дух века вот куда зашел!».

Пушкин очень точно определяет корни российского самозванства (смена социального статуса «по роду» и по рождению на личностно-ролевой) и его причин (проблема собственности и власти).

И в той же «Моей родословной» А. С. Пушкин делает вывод вполне в духе новейшей персонологии:

«…Под гербовой моей печатьюЯ кипу грамот схоронил,

И не якшаюсь с новой знатью,И крови спесь угомонил,Я грамотей и стихотворец,Я Пушкин просто, не Мусин.Я не богач, не царедворец.Я сам большой, я мещанин».

Собственно, все творчество А. С. Пушкина пронизано темой самозванства. Не только «Борис Годунов», «Капитанская дочка», где речь идет об исторических самозванцах, или романтическое самозванство в «Дубровском»[209]. Лирика («…я ей не он»), констатация «механизма» приобретения статуса в «Золото и булат»… «Родословная моего героя» в неоконченной сатирической поэме «Езерский»… Удивительно, как исследователи проходили мимо этого факта.

Причем ключевыми в плане понимания роли темы самозванства у А. С. Пушкина являются «Повести покойного Ивана Петровича Белкина» – не только блестящий образец пушкинской прозы, но и первый в отечественной литературе опыт сознательной реализации проекта «массовой литературы». Сборник этот был опубликован А. С. Пушкиным под псевдонимом – вещь чрезвычайно редкая для А. С. Весьма недвусмыслен и предполагавшийся первоначально эпиграф ко всему сборнику – пословица игумена Святогорского монастыря: «А вот то будет, что и нас не будет». Главный нерв повести «Выстрел» – конфликт аристократа графа (у которого нет имени – только статусный титул) и талантливого, яркого персонажа, носящего некое необязательное имя («назову его Сильвио»). В «Метели» сознательная попытка самозваного венчания приходится на бессознательное самозванство героя, в результате чего в реальности торжествует связь, установленная «на небесах», но не самочинной человеческой волею.[210] Эта идея подчеркивается в «Гробовщике», где имя человека сохраняется и после его смерти. В уже упоминавшемся «Станционном смотрителе» самозванство проявляется в бунте против предначертанной судьбы, в отказе дочери смотрителя Дуни от семьи, отца ради успеха, подвернувшегося случая. И заканчивается повесть печальным рассказом о посещении Дуней могилы отца. «Барышня-крестьянка» – как бы итоговое травестирование самозванства, сознательное его использование ради успешного знакомства будущих супругов. Концептуальный итог «Повестей Белкина»: имя и статус от Бога, а не человека. Удел человеческий – лишь упование на счастливый случай.