Феноменология зла и метафизика свободы

На Руси ролевая революция, поэтому, носит особенно острые и травматичные для общества формы. В чем безусловно прав И. П. Смирнов, так это в том, что «самозванство на Руси должно было повторяться, чтобы пробить брешь в жестко статуарном обществе»[198]. Действительно, самозванство Отрепьева и еще почти двух десятков лжеправителей было предвосхищено и продолжено на Руси массовыми фальсификациями аристократических родословных. Пример был подан Иваном Грозным, возведшим свой род к римскому императору Августу. Пожар 1626 года, уничтоживший приказные документы дополнительно стимулировал волну мистификаций. Однако, это было самозванство в рамках общества статуарного. К концу XVIII столетия ситуация стала существенно меняться. Эта перемена была чутко уловлена российской художественной культурой.

Первый русский литературный герой-самозванец появился в 1769 году во вполне классицистской трагедии А. А. Ржевского «Подложный Смердий»[199], действие которой разворачивается в древней Персии. Под непосредственным впечатлением от ее успеха А. П. Сумароковым была написана пьеса «Дмитрий Самозванец», принесшая ее автору славу отца русской исторической драмы[200]

. Тема самозванства А. П. Сумароковым сформулирована довольно точно, хотя и без пушкинского масштаба и глубины Достоевского:

«Беги, тиран, беги!… Кого бежать?.. Себя?Не вижу никого другого пред собою.Беги!.. Куда бежать?.. Твой ад везде с тобою.

Убийца здесь; беги!.. Но я убийца сей.Страшуся сам себя и тени я моей.Отмщу!.. Кому?.. Себе?.. Себя ль возненавижу?

Люблю себя… Люблю… За что?.. Того не вижу»[201].

Дмитрий А. П. Сумарокова – первый русский литературный самозванец, как и во многом подытоживающий эту тему Ставрогин, кончает самоубийством.

Самозванцами выглядят Чацкий в грибоедовском «Горе от ума» (хотя бы даже начиная со статуса ложного жениха), Печорин, Демон, да и сам лирический герой М. Ю. Лермонтова. Самозванство, причем в самых глубоких пластах творчества, пронизывает творчество Н. В. Гоголя, и чем далее, тем более. Персонажам «Вечеров на хуторе близ Диканьки», «Тараса Бульбы», затем «Невского проспекта», а главное – «Ревизора» и «Мертвых душ» по нарастающей свойственно желание «перестать быть самим собой, отделаться от себя, стать другим, поменять первое и третье лицо местами, потому что он глубоко убежден в том, что подлинно интересен может быть только «он», а не «я»… Он превозносит себя потому, что втайне полон к себе презрения»[202]

. Неизбывный материал для осмысления феноменологии и метафизики самозванства содержит творчество Ф. М. Достоевского. Раскольников и Свидригайлов, Иван и Дмитрий Карамазовы плюс Смердяков, Голядкин и подпольный человек, персонажи «Бесов», и ряд этот можно продолжать и продолжать, но все они – яркие ипостаси единого типа сознания – самозванства[203]. Пышным цветом распустилась тема самозванства в русской литературе и культуре Серебряного века. Достаточно напомнить героев Ф. Сологуба, Д. Мережковского, А. Белого, М. Горького… Не оставлено самозванство было и советской, и постсоветской литературой – от А. Платонова, обериутов, И. Ильфа и В. Петрова[204] – до А. айдара, В. Маканина, В. Пелевина и Н. Улицкой.

Пушкинский урок

Однако и в раскрытии темы самозванства, и осмыслении его природы «нашим всем» является тот же А. С. Пушкин, который проявлял к самозванству не то что повышенный интерес, а имел «жадность, творческую алчность» к этой теме как «особого рода структурной единице художественного произведения», «особому способу изображения человека»[205]. Речь идет о сознательном отказе от своей личности и желании, попытках обрести, узурпировать чужую.