Феноменология зла и метафизика свободы

Способность определить самое себя к совершению поступка сообразно с представлением о тех или иных законах может быть только в разумных существах. Поэтому «только разумное существо имеет волю, или способно поступать согласно представлению о законах, т. е. согласно принципам», – пишет Кант. Для него воля свободна только в плане ее разумности. С этим трудно не согласиться. Возражение может вызвать формальное, внеличностное и абстрактное понимание разумности. Разумная воля становится волей долженствующего man

. Но это издержки любой рационалистичной концептуализации. Мир европейского рационализма – это механизм, принципиально чуждый свободе, бездушно и внеличностно противостоящий человеку, который в своем бытии должен подчиняться действию всеобщих законов этого механизма. М. М. Бахтиным, кстати, ясно осознавался этот источник внечеловечности и внегуманности рационалистической этики: «Печальное недоразумение, наследие рационализма, что правда может быть только истиной, слагающейся из общих моментов, что правда положения есть именно повторимое и постоянное в ней», – писал он[75]

.

Рационалистическое обоснование нравственности неизбежно оказывается поиском все более «общих моментов», есть путь все большего обобщения и генерализации, обезличения. В конечном счете он ведет к некой универсально всеобщей категории. И Кант как последовательный рационалист проходит этот путь до конца. Держась за «путеводную нить способности суждения», рефлектирующую сообразно нашим познавательным способностям, он приходит к идее разумной первопричины всего сущего – Бога. Бога не столько живого, сколько универсального man.

Человек, согласно Канту, «… нуждается в морально мыслящем существе, чтобы для целей, ради которых он существует, иметь существо, которое сообразно с этой целью было бы причиной и его, и мира»[76]

. Не само по себе, а «сообразно цели»! Сам Кант понимает абстрактность своей абсолютизации долга в трактовке свободной воли, отрицающей индивидуальность поступающей личности. Правда, стоит обратить внимание и на корректность формулировок Канта, говорящего о «морально мыслящем существе». Для Канта идея Бога – выражение конечного универсального общего закона, универсальной причины, конечной цели, для которой все сущее выступает средством.

Суть морального доказательства Кантом бытия Бога, которым он завершает свою во многом итоговую работу – «Критику способности суждения», сводится к тому, что разумное познание законов есть «внутреннее моральное целевое определение своего существования», выполняющее «то, что не достает познанию природы, предписывая мыслить для конечной цели существования всех вещей (для чего принцип удовлетворяющий разум, может быть только этическим) высшую причину со свойствами, которые делают ее способной всю природу подчинить этой единственной цели (для которой сама природа служит только средством), т. е. мыслить эту причину как божество»[77]. Восходящий к монотеизму и деизму рационализм и не мог придти к иному выводу. Нравственная философия Канта тем примечательна, что эксплицирует, выявляет и «прорисовывает все следствия традиционного нравственного рационализма. Имеет смысл проследить главные эти следствия.

Например, относительно «общего долженствования». Это очень крепкий и глубокий корешок самозванства. Последнее – вовсе не обязательно – примитивный эгоцентризм. Его питательной средой сплошь и рядом является коллективизм. Коллективистский механизм самозванства достаточно прост. Оформляется противопоставление «мы» и «они» – все остальные. С ними, которые не «мы», все ясно, к ним применимы все средства, они вне морали, нелюди, поскольку вне поля нашего категорического императива. И не столь уж важно, кто «мы» – эгоистическая семья, банда юнцов, мафия, класс, группа националистов… – по отношению ко всем другим прочий мир будет от слова «прочь!». Внутри «мы» мораль сводится к общим для всех установлениям, подлежащим выполнению. Кто не подчиняется – противопоставляется «мы» и переходит в «они», становится нелюдем, еще хуже – предателем, опасным изменником, врагом, лазутчиком «они», прокравшимся в «мы». Причем любое Я – безответственно и представительствует «мы», оно освящено «мы», само будучи квазиреальным. Так рационалистический коллективизм и плодит самозванцев.