Фиалок в Ницце больше нет

– Разреши напомнить: ты меня бросил!

– Ты снова права, малышка. Я тебя бросил, но… но не забыл!

И, кажется, этот ушлый тип говорил правду.

Он что, до сих пор любит ее?

– Так вот, картина Бекмана будет началом моей коллекции. Но я не хочу собирать дребедень, мне нужны только сливки. И тот, кто поможет разыскать истинные шедевры. На Полину я рассчитывать в этом вопросе не могу. А на тебя вполне. Ты станешь моим личным экспертом по искусству?

Хорошо, что пришел почтальон, принесший посылку с трубкой для Ильи, – прижав ее к груди, Саша, ввалившись на кухню, почувствовала, что ее трясет, а по лицу бегут крупные слезы.

От беззвучного хохота, спазмы которого душили ее.

Федяка пришел к ней, им ограбленной, чтобы она помогла ему собрать уникальную коллекцию картин.

Вот ведь нахал, вот ведь нахал с выдержкой.

Обокрал ее, обманул, оболгал и отнял у нее дедушку – и спустя годы как ни в чем не бывало пьет кофе в ее доме.

Взгляд Саши упал на лежавший на кухонном столе нож.

Как он только смеет! Гнать его прочь, где у нее была сковородка?

И вдруг, резко перестав смеяться, она поняла.

Нет, не гнать. А помочь, конечно же, помочь собрать коллекцию картин.

За многие, многие миллионы его нефтегазовозолотоалмазных денег.

Коллекцию поддельных картин кисти Ильи.

Вернувшись в гостиную, Саша произнесла:

– Предложение заманчивое, но мне надо подумать и посоветоваться с мужем.

– А он когда вернется? Хотел бы с ним познакомиться. Он ведь тоже из России, ведь так?

Ну да, собрал ведь на нее досье, а притворяется, что ничего не знает.

– Нет, у тебя ложные сведения: он из Эль-Сальвадора. И сегодня не вернется. Но зато скоро придет из школы мой сын. А у меня обед еще не приготовлен. Тебе пора.

Федор явно не спешил уходить.

– Гм, а я бы не прочь и отобедать с вами! Обожаю деревенскую французскую кухню.

Саша отрезала:

– Мы будем есть из «Макдоналдса». Тебе пора, Федяка.

Тот, скривившись, наконец-то поднялся и произнес:

– Не называй меня так, малышка!

Федяка, Федяка, Федяка!

– Давай встретимся в Ницце, у меня там берлога, ты когда сможешь?

Никогда!

И как хорошо, что они уехали из Ниццы.

– И обсудим наши договоренности. Кстати, я ведь говорил, что у меня есть дочь?

Нет, не говорил, но она и так знала.

– Знаешь, как я ее назвал, хотя жена и не хотела, желая дать ей имя своей бабушки? Александра!

В Ницце Федор обитал в одной из безумно роскошных вилл, небольших дворцов, с потрясающим видом на море.

Да, хотел привить себе тонкий вкус и приобщиться к элитному прекрасному, но как был купцом второй гильдии, так и остался.

Правда, чертовски сексуальным купцом.

Саша прибыла в Ниццу одна, сославшись на то, что ей надо решить кое-какие неотложные вопросы фонда, штаб-квартира которого находилась там (правда, в небольшом офисе в безликом здании современной постройки в деловой части).

Илья безоговорочно поверил: он же и подумать не мог, что она поехала…

К кому, собственно? И зачем?

Федор встретил ее в наряде плейбоя: в узких джинсах и рубашке, расстегнутой на две пуговицы больше, нежели следовало.

Саша старалась смотреть мимо, а не на Федяку. Такие приятные (и такие мерзкие!) сны продолжали преследовать ее.

– У себя дома ты угостила меня кофе, теперь угощу тебя я! Выйдем на террасу.

Терраса была гигантская, вид с нее открывался просто фееричный, но этим Сашу было не пронять. Она даже намеренно села спиной к морю.

Лишь бы не смотреть в сторону Федяки.

Тот же болтал, развивая планы создания своей арт-коллекции, которая со временем должна была перерасти в арт-империю.

– Я намерен собирать не для того, чтобы перепродавать или спекулировать, а чтобы эти шедевры сделать доступными всем. Например, основать частный музей или галерею. И мне нужен тот, кто поможет осуществить все это. Мне нужна ты, малышка!

ПВК уже задвинули за печку?

Говоря, он вдруг положил свою ладонь на ее руку. Ощутив истому, Саша ее не отдернула.

Тогда его рука властно легла поверх ее.

А затем он подошел к ней и поцеловал.

Она не должна, она не имеет права, она не хочет…

Хочет, хочет, хочет!

И, как в былые времена, он вдруг подхватил ее на руки и понес с террасы внутрь особняка.

Это была не любовь: страсть, наваждение, сумасшествие.

Но, черт побери, как же приятно-то!

И черт в самом деле побрал ее – ее личный суккуб, который ворвался в персональный рай из преисподней и увел ее за собой.

Унес на руках.

Федор вознес ее по лестнице, ногой распахнул дверь спальни (ну конечно же, кровать с балдахином – случайно, не с вышитым ли золотой нитью герцогским гербом?), положил ее на розовые простыни, сам навалился сверху – и целовал, лобызал, терзал, съедал…

Саша была на пике блаженства – и на дне отчаяния. Как хорошо – и как ужасно.

Она не может, она не должна, она не имеет права.

Она, открыв глаза, закинула руки и обвила ими Федора за шею, ответив на его страстный поцелуй.

Ее взгляд при этом упал на противоположную стену спальни, в которой им предстояло заняться любовью.