Все это у Боккаччо имеет характер пленительной легкой небрежности, заранее допущенной, не всегда случайной и безотчетной, а наоборот, зачастую явно уместной и в общем — художественно целесообразной. Наряду с нею — та изощренная чеканка, примеры которой в инструментовке мы указывали. В частности, из приемов сложного рифмования интересны внутренние рифмы (как, например, в ст. 4 окт. 219), особенно же — удвоенная рифма, как in quanto pianto — «с какой тоской» (окт. 287, ст. 6). Иногда с рифмой связывается сложнейшая звуковая игра внутри стиха (как в непередаваемой окт. 301). Мы не будем особо говорить о внутренних ассонансах, так же как и о других деталях, более или менее элементарных — аллитерациях и т. п. Прибавим только, что, стараясь вообще передавать боккаччевскую технику, мы иногда один прием передаем другим соответственно условиям русской стихотворной речи. Соответственно замыслу этой «прелестной идиллии, античной и вместе с тем отдающей реализмом итальянской деревни», рассказанной «в октавах небрежных как проза, с простодушными обращениями к читателю, с возвращением назад и кое-где наивными оборотами народной песни и ее лирическими повторениями» (Веселовский), — прост и вместе прихотлив ее язык со всеми его переходами от эпического «высокого слога» до «простонародности» и «просторечия», от примитивного песенного склада до изощренной смелости реалистической новеллы.
В заключение этого беглого обзора литературных приемов скажем, что при передаче некоторых оборотов слога и языка поэмы мы пытались учиться у образцового переводчика «Декамерона» А. Н. Веселовского.
При переводе мы следуем тексту издания:
«Das «Ninfale Fiesolano» Giovanni Boccaccios». Kritischer Text von Berthold Wiese. Heidelberg. 1913; в серии «Sammlung romanischer Elementar — und Handbucher». Herausgegeben von W. Meyer-Lubke. V. Reihe, 3.
В старых изданиях поэма разделяется на VII частей, которые обнимают октавы (по принятому здесь счету): I = 1-72; II = 73-149; III = 150208; IV = 209-265; V = 266-327; VI = 328-400; VII = 401-473. Ср. «Opere volgari di Giovanni Boccaccio corrette sui testi a penna». Edizione prima, vol. XVII. Firenze. Per Ig. Moutier MD CCCXXXIV. Pp. 3-164. Тут принято распространенное заглавие: «Ninfale Fiesolano ossia l'innamoramento di Affrico e Mensola».
А.А. Смирнов. ДЖОВАННИ БОККАЧЧО
Наряду с Петраркой, другим величайшим деятелем раннего итальянского Возрождения был Джованни Боккаччо (Giovanni Boccaccio, 1313-1375). Петрарка и Боккаччо были больше чем современники: их объединяла принадлежность к почти одинаковой общественной и культурной среде, общность филологических увлечений и художественных интересов, многочисленные аналогии в их биографии и творчестве, а во вторую половину жизни — глубокая дружба, сопровождавшаяся очень сильным влиянием Петрарки на Боккаччо, который любил и чтил основателя итальянского гуманизма как учителя и старшего брата.
В то же время это глубоко различные между собой натуры. Петрарка — суровый борец, отвергающий средневековые нормы, пролагающий новые пути человеческой мысли, неспокойный и неудовлетворенный, раздираемый противоречиями, вечно борющийся с окружающими и с самим собой, нередко изнемогающий в этой борьбе, но принципиально не признающий компромиссов. Боккаччо несравненно более мягок и податлив на внешние влияния. Более импульсивный и непосредственный, а в художественном отношении более разносторонний, он не был по своему характеру мыслителем. Переживая все те же противоречия, что и Петрарка, Боккаччо менее остро их чувствует или даже вовсе не сознает. Поэтому, в то время как в сознании Петрарки противоречия сталкиваются с огромной трагической силой, у Боккаччо они мирно уживаются. Можно сказать, что в основном Петрарка — стоик, а Боккаччо — Эпикуреец, хотя трагические переживания ему отнюдь не чужды. Отсюда иной раз невыдержанность, стилистическая пестрота его произведений, в которых совмещаются самые разнородные, почти непримиримые черты — элементы античности, влияния Данте, реалистически переданное живое чувство, остатки средневековой поэтики, — лишь постепенно объединяющиеся, но так, до самого конца и не пришедшие к полному синтезу. Отсюда же, с другой стороны, легкость и непринужденность творчества, та несколько беспечная восприимчивость к новым культурным веяниям и впечатлениям шире, глубже, чем раньше, раскрывающейся жизни, которые помогли Боккаччо пойти гораздо дальше, чем Петрарке, на пути создания новых, ренессансных поэтических жанров и стиля. Вместе с тем Боккаччо, лишенный огромного философского кругозора Петрарки и того морального авторитета, который еще при жизни доставил ему общеевропейскую славу, является в большей степени национальным итальянским писателем, выразившим с гораздо большей силой и полнотой народные корни первого, демократического периода итальянского Ренессанса.