Фиговый листочек от кутюр

В этот момент раздалось шуршание, я машинально выглянула в окно и увидела, как из большой лаково-черной иномарки легко вылезает стройный парень в джинсах и элегантной светлой рубашке. Тяжелый вздох вырвался из моей груди. Юноша явно из породы нуворишей. Дачу Редькина и дворец господина Ларионова разделяют метров триста, не больше, но парнишка предпочел проехать это расстояние в авто. Боюсь, будет трудно с ним договориться.

– Эй, – ткнул меня в бок Макар Сергеевич, – не вешай нос, храброго пуля боится, смелого штык не берет, язви их мать…

Дверь калитки распахнулась, в светлицу генерала влетел аромат дорогого одеколона, хороших сигарет и качественного коньяка.

– Добрый день, Макар Сергеевич.

– И вам того же, Глеб Лукич, присаживайтесь.

Юноша подошел к столу, я глянула в его лицо и оторопела. Стройное спортивное тело венчала голова человека, много пожившего и повидавшего. Глебу Лукичу было лет шестьдесят, не меньше.

Глава 2

Следующие полчаса Макар Сергеевич, старательно пытаясь не употреблять крепкие выражения, растолковывал господину Ларионову, что случилось. Глеб Лукич слушал молча, изредка вздергивая брови. Потом, оглядев меня с головы до ног, вежливо осведомился: – Вы разрешите? – Взял папку с бумагами и принялся их изучать.

Мы с генералом терпеливо ждали.

– Что ж, – сказал наконец Глеб Лукич, – дело совершенно ясное, более того…

– Имейте в виду, – налился свекольной краснотой генерал, – я не дам в обиду эту девочку, мы с ее отцом… Э, да что там… Она подаст в суд на вас, так и знайте! Наш поселок особенный, тут…

Ларионов улыбнулся и повернулся ко мне:

– А что, обязательно судиться?

Улыбка волшебным образом преобразила лицо мужика, стало понятно, что он обаятелен и, скорей всего, как и Редькин, опытный ловелас.

– Нет, – пробормотала я, – можно решить дело миром, только как?

– Да просто, – спокойно пожал плечами Ларионов. – Я построю вам новую дачу, раз старая рухнула по моей вине. Такую же, как была… Сколько у вас комнат?

– Пять: три внизу, две наверху и веранда.

– Без проблем, – сообщил Глеб Лукич и, вытащив из кармана крохотный мобильник, сказал: – Олег, немедленно бери Константина и дуйте в Алябьево.

Потом, положив аппарат на стол, Ларионов продолжил, взглянув на часы:

– К полудню прибудет архитектор, и начнем.

Ошарашенная подобной оперативностью, я молчала, но Макар Сергеевич, приготовившийся к длительному скандалу, был крайне недоволен и решил хоть немного посвариться:

– Оно хорошо, конечно, что вы так реагируете, только где Лампа станет жить? Между прочим, у нее дети!

Глеб Лукич спокойно поинтересовался:

– Что, и впрямь негде?

Я растерянно кивнула. Дело в том, что в нашей квартире в Москве начался ремонт. Мы специально ждали лета, чтобы начать обустройство. Вообще, в нашей семье много народа. Во-первых, моя лучшая подруга Катя, ее сыновья Кирюша и Сережа, жена последнего Юля, Лизавета и я, Евлампия Романова. Каким образом мы все оказались вместе, рассказывать тут не стану, но поверьте, дружба соединила нас крепче, чем иных людей родство[2]. Квартира наша, объединенная из двух, тихо ветшала, но мы старательно не замечали пятен на обоях и постоянно отлетающего кафеля. Но когда Кирюше на кровать рухнул увесистый кусок штукатурки, а на следующий день сломалась оконная рама в кухне, стало понятно, что откладывать ремонт более нельзя.

Мы с Катюшей рассчитали все замечательно. Сережка и Юля в июне уедут к приятелям в Крым, в июле им предстоят командировки, скорей всего, что и август пройдет в разъездах. Катюша, она у нас кандидат медицинских наук, хирург, отправилась на три летних месяца в клинику города Юм, штат Пенсильвания, это в Америке. Катерину часто зовут «на гастроли», а она не отказывается, желая побольше заработать. Я с Кирюшей, Лизаветой и животными выехала на дачу. На семейном совете мы решили, как «белые люди», нанять прораба, который стал руководить процессом ремонта, избавив хозяев от мучительных переговоров с рабочими. Все шло точно по плану… И вот теперь нам с животными просто некуда деваться, в квартире крушат стены и выламывают дверные проемы, а дача лежит в руинах.

– Совсем негде? – настаивал Глеб Лукич.

Я рассказала ему о ремонте. Пару секунд Ларионов молча смотрел на меня, потом решительно хлопнул ладонью по столешнице.

– Собирайся.

– Куда?

– Поедешь ко мне в дом.

– Нет, это невозможно, – затрясла я головой.

– Почему?

– Мы совсем незнакомы…

– Ерунда.

– Но животные…

– Плевать, у самих собака…

– Нас очень много!

– В доме больше двадцати комнат, добрая половина которых пустует.

– Но…

– Послушай, – тихо сказал Глеб Лукич, – как тебя зовут?

– Лампа.

– Имей в виду, когда я говорю, остальные слушают и соглашаются, ясно? Быстро собирай детей, собак, кошек, кто там у тебя еще, рыбки?

– Нет, жаба Гертруда, – растерянно уточнила я.

– Жабу тоже не бросим, – рассмеялся Ларионов. – Двигайся, машина ждет.

– Спасибо, мы дойдем.

Глеб Лукич вздохнул:

– Давай шевелись, пакуй шмотки – и в «мерс».

– Наши вещи пропали, собирать нечего.

– Все?

– Да. То, что сейчас на нас, принадлежит Редькиным.