Фигурные скобки

— Да всё! Почему я рожок для обуви не вешаю на крючок. Почему я ем быстро. Почему о присутствующих говорю «он» или «она». Почему чай покупаю в пакетиках. Почему я равнодушен… ко всему, к чему равнодушен… Ей, например, не нравится, что женщина, с которой я решился ее познакомить, не снимает черные очки. Она не говорит мне, что не нравится, но я ведь чувствую, вижу… Как будто у человека не может быть причин не снимать черные очки. Ведь могут же быть причины. Да и какое ей дело?

— Да уж, это не ее дело. А в чем причина?

— Вот и ты. Потому что у нее разные глаза, один — темно-карий, другой — голубой.

— Она это знает?

— Как же она может не знать, если это ее глаза?

— Нет, я про дочь.

— А должна знать обязательно? Я должен объяснять такие вещи? Ты это серьезно, Марина?

— Наверное, не должен… Но ты так рассказываешь…

— Чай покупаю в пакетиках… Уже говорил… Ем быстро… Да… Почему не другой, а такой… Со своими почему не борюсь недостатками…

— Слушай, не верю! Неужели она такой мозгоклюй?

— Это я мозгоклюй! По определению! Это она меня мозгоклюем считает! Знаешь, она меня стесняется. Она считает, что она дочь неудачника.

— Она так сказала?

— Нет, я сам знаю. Я знаю, что она так думает.

— Может, ты сам так думаешь — о себе?

— А с чего бы мне так думать? Я вообще об этом не думаю. Я только не хочу, чтобы она неудачницей была. А все к этому идет.

— Куда идет? Ей восемнадцать лет.

— Девятнадцать через неделю. Нет, Марина, ты ее не знаешь, она запрограммировала неудачницей себя — по жизни быть неудачницей. Университет она, не успела поступить — уже бросает, и здесь я бессилен. Практически бросила уже.

— А что так?

— Мне назло. Она все делает мне назло.

— Значит, ты в ее жизни занимаешь существенное место.

— Да — потому что мешаю ей жить.

— Так не мешай!

— А где я мешаю? Где?

— Откуда я знаю, где? Может, ты ее действительно достал своим занудством? Конечно, достал!.. Вы все такие!.. У нее кто-нибудь есть?

— Хороший вопрос. Кажется, есть. И насколько я понимаю, он женат.

— «Кажется», «насколько я понимаю»…

— Ну ведь она же мне не говорит ничего. Только смеется. Я что — против? Ей жить. Я одного не принимаю — неопределенности. Она знает, что я терпеть не могу неопределенности, что меня неопределенность изматывает, и нарочно так… Мне кажется, что нарочно…

— Я не поняла, вы вместе живете? Или она от тебя в отдельности?

— Скорее вместе, чем отдельно.

— Ну так разъехались бы, разменялись. Что-то мешает?

— Да ничего не мешает… Только как это? Надо заниматься этим кому-то…

— Естественно. А он? Он-то что?

— А что он? Он ничего. Хуже — другое. Насколько я понимаю, он, мягко говоря, недоумок, бестолочь. Рано или поздно такого охламона жена от себя прогонит, и тогда моя дочь будет с ним уже без всяких двусмысленностей…

— Может, ты ревнуешь?

— Я тебя умоляю.

— Ну, как-нибудь по-отцовски?

— Марина, что ты говоришь? Она взрослый человек. У нее любовь. У нее своя комната. Я толерантен. Я не деспот. Но у меня может быть свое мнение. Которое, кстати, я не тороплюсь высказывать. Она и сама знает, что я думаю. И потом… Мне кажется, Маринушка, она думает, что я виноват в гибели Нины.

— Но ты ни в чем не виноват.

— Но мне кажется, что она считает меня виновником гибели ее матери, моей жены…

— Да мало ли что тебе кажется! Как ты можешь знать, что она думает?! Слушай, ты просто на себе зациклен. Ты же молодой отец, а как старый пень рассуждаешь…

— «Молодой отец», — усмехается Капитонов.

— А что, не молодой?

— Ну спасибо.

— Да пожалуйста. Я просто не понимаю, ты же психолог.

— Я психолог?

— Числа отгадываешь и не психолог?

— Только двузначные.

— И не психолог?

— Это не психология.

— А что? Арифметика?

— Никакая не арифметика.

— Телепатия? Так, что ли?

— Я не знаю что. Просто у меня получается. А как — не знаю.

— Но тогда ты должен знать, что о тебе думают другие. А ты ничего не знаешь, тебе только кажется. Странно. Мне вот кажется, что все, что тебе кажется, это ты сам накручиваешь.

— Я не собирался в Питер, у меня было приглашение на конференцию, но я решил не ездить, а потом, как Лев Толстой, — после вчерашнего… Ушел. Дверью хлопнул.

— Он дверью не хлопал. А что было вчера?

— Вчера мы поругались, я плюнул и поехал. То есть мы не ругались. Она меня просто послала.

— На конференцию.

— Можно и так сказать.

— Поздравляю. Боюсь, вы друг друга стоите.

— Я сказал ей, что после того как у нас не стало Нины, она взялась ее пародировать. И что не надо этого делать — пародировать покойную мать.

Я сказал, и она меня послала. По-моему, это не правильно.

— Не надо было говорить.

— Посылать тоже не надо.

Марина пожимает плечами.

— Мой любит щеголять поговорками. Он бы сказал: в каждой избушке свои погремушки.

— Ну, давай за избушки. Твоя вон какая хорошая. А за погремушки не будем.

Чок по форме звонким «дзинь» получился.

— Не знаю, зачем тебе это рассказываю. Я о себе никому не рассказываю. Хотя нет, сегодня рассказывал пассажирке в поезде.

— Ничего себе — никому не рассказывает, вот только подруге старой да пассажирке в поезде.

— У нее сын даун. Взрослый уже. Вместе ехали. Она ему хотела кораблик на Адмиралтействе показать.