Филипп Красивый

Давайте запомним эти обязательства. Филипп обязуется защищать мир и справедливость и бороться со всеми еретиками. Это не пустые слова. Последний пункт, в частности, станет существенной мотивацией для основных вопросов его правления. Это своего рода договор между королем и его народом, которому затем предлагается выразить свое согласие с новым королем возгласом "fiat! fiat!". Филипп пообещает защищать Бога, Церковь и народ. Хор пропел "

Te Deum", затем камергер надел на короля туфли украшенные геральдическими лилиями, герцог Бургундский прикрепил на них золотые шпоры, а архиепископ вручил ему меч.

Затем святым елеем помазали голову, грудь, плечи, суставы и кисти рук: "Ты стал, — сказал архиепископ, — подобно ветхозаветным царям и пророкам, новым Давидом". Затем на короля были надеты королевские знаки отличия: синяя туника, цвет которой был позаимствован у первосвященников евреев, накидка, напоминающая священническую мантию, кольцо, которое каждый человек может интерпретировать по своему усмотрению (знак брака с королевством, Бога со своим народом, королевского достоинства), вручены скипетр, десница правосудия. Затем архиепископ с помощью пэров возложил корону на голову короля, который восседал на троне. Последовала последняя клятва, поцелуй мира, данный архиепископом и пэрами, звон колоколов, новое пение Те Deum

, затем Kyrie eleison.

Король, украшенный как идол, едва мог двигаться. Его руки были заняты, тяжелая корона неуверенно балансировала на его голове, ноги завернуты в тунику. Далее последовала торжественная и потому бесконечная месса, во время которой, по привилегии, еще более приближающей его к священническому состоянию, государь причастился хлебом и вином. Королева Жанна также была помазана, но ей не полагалось святого елея: достаточно было обычного оливкового масла.

Наконец-то все закончилось, или почти закончилось. Оставалась последняя процессия, во время которой король, сменивший тяжелую корону на более легкую, возвратился в епископальный дворец, шествуя впереди сенешаля, который нес обнаженный меч. Суверен в некотором смысле преобразился. Даже если Церковь тщательно подчеркивала, что коронация не являлась таинством, что король не обладал священническим достоинством царя-священника, как после такого возвышения своей персоны он мог не чувствовать себя другим человеком, более чем обычным человеком? Кроме того, теперь он мог творить чудеса: исцелять больных от золотухи, то есть от туберкулезного аденита, прикасаясь к ним. Филипп не делал этого 6 января, потому что обряд перехода в аббатство Корбени еще не существовал. Вероятно, именно его сын, Людовик X, изобрел его, как отметил Марк Блох в своем классическом исследовании Les Rois thaumaturges

. Но если он не воспользовался этим сразу, Филипп имел эту способность внутри себя, и он часто использовал ее во время своего правления. Это даже будет для него одним из знаков святости королей Франции. Как он мог убедиться в этом, когда даже его личный врач, Анри де Мондевиль, писал: "Как наш Спаситель, мессир Иисус Христос, практикуя исцеление своими руками, хотел оказать честь врачам, так и наш светлейший государь, король Франции, оказывает честь им и их профессии, излечивая золотуху простым прикосновением".

Страсть к охоте 

Помазанный на царство, Филипп IV теперь мог заняться решением насущных политических вопросов. Однако его поглотило непреодолимое влечение к охоте. После своего воцарения он почти ничего больше не делал: в течение декабря 1285 года он охотится в Асньере-сюр-Уаз, на опушке леса Халатт, в лесу Компьень, в лесу Рец, в Виллер-Коттерец, в Лонгпоне. На пути из Реймса в Париж, он задержался в лесу Фере, в Сержи (10 января), в Реце, в Ферте-Милоне (14 января), в Бонди, в Трембле-ле-Гонесс (17 января) и Ливри (19 января). Только 20 января он прибыл в Венсен, и в первые годы правления политика казалась ему второстепенным занятием, занимавшим промежутки между его выездами на охоту: в феврале-марте он задержался в Париже, затем ему пришлось совершить стремительное путешествие на юго-запад, но уже с апреля он снова отправился в Лионский лес, и затем еще дважды в течение лета. В начале октября он был в Сен-Дени на первой годовщине смерти своего отца и сразу же вернулся, чтобы поохотиться в Лионском лесу, его любимом месте в Нормандии. В 1287 и 1288 годах он организовал шесть охот в год, каждая продолжительностью в несколько недель, в леса Ле-Лож (Орлеан), Галатт, Лион, Водрей, Монтаржи, Карнель и Компьень, которые занимали его от четырех до шести месяцев в году.