Показательно, что адекватного ответа на постмодернистский вызов пока не найдено. Даже такой признанный научный авторитет, как Роже Шартье, хотя и говорит о «замечательной жизнеспособности и прежней изобретательности» исторической науки, но в качестве доказательства ссылается на большие коллективные труды, общеевропейские серии, отклики на книги, что само по себе ничего не доказывает — это количественные характеристики, они не содержат теоретического опровержения постмодернизма. Выход многотысячных тиражей вовсе не показатель уровня развития науки.
Однако сам по себе постмодернизм, переживший бурный подъем в 1970-80-е гг., к 1990-м утратил свои позиции и сегодня влачит довольно вялое существование. В плане изучения тенденций развития современной историографии современные построения постмодернистов неинтересны (поскольку они мало чем отличаются от теоретических изысканий 1970-х гг., движения вперед здесь не произошло).
Проблема ответа на постмодернисткий вызов в том, что каждый историк интуитивно убежден, что история реально была — основываясь хотя бы на собственном опыте жизни, переживания событий, которые происходили, но совершенно не поддаются адекватной реконструкции даже в собственной памяти. Чтобы постичь историю, исследователь должен выйти за рамки жизни, стать по отношению к самому себе внешним объектом, сторонним наблюдателем. А вот делать это за две с половиной тысячи лет существования своей корпорации историки так и не научились.
На наш взгляд, возможный сценарий развития исторической науки следующий. В корпорации произойдет раскол на авторов Histories Apodexis, понимающих стандарты своей профессии в позитивистском духе. Этот слой будет существовать всегда, поскольку именно на него со времен Геродота есть практический спрос со стороны власть предержащих, их идеологов, пропагандистов, а также националистов, пиарщиков, моралистов и т. д.
В то же время, постепенно будет формироваться узкая прослойка профессиональных ученых, которая, пережив дискретный период, сумеет выработать новые научные стандарты, предъявляемые к историческому исследованию. Это позволит сократить дистанцию между фактом и событием (полностью преодолеть ее, наверное, можно будет лишь с изобретением машины времени, ежели таковое возможно). Какими будут эти стандарты — неизвестно. Можно лишь предположить, что в них обязательно будут присутствовать элементы антропологии, семиотики, герменевтики и использоваться методики точных наук. На их основе возникнет «наука история», отличная от Histories Apodexis. (Обзор дан по лекциям А.И. Филюшкина, 2005 // См. на сайте
На идеологическом и методологическом уровне постмодернизм оказался реакцией на Просвещение с его преклонением перед Разумом и рациональностью. Постмодернистский мир обнаружил, что разум породил проблемы, которые он не в силах разрешить, не может найти универсального решения. Постмодернисты позволили усомниться в принципиальной возможности такого решения. Мир оказался сложнее, фрагментарнее. Идея его целостности и единства была подвергнута критике. На уровне методологии была проведена «ревизия». Идея просвещенческой научной универсальности и научные стандарты модернизма были подвергнуты критике. Принцип детерминизма обнаружил свою ограниченность и даже принцип верификации был поставлен под сомнение. И хотя постмодернизм был больше деконструкцией модернизма, он все же предложил некоторые новые принципы:
— плюрализм как принципиальное разнообразие познавательных перспектив;
— локализация, фрагментация, индивидуализация предмета исследования;
— релятивизм;
— ризома, как оппозиция принципу «древа познания».
На уровне анализа социальной истории это обернулось отказом от метатеории, то есть отвергнута сама возможность единой Всемирной истории человечества. Мир рассыпался на фрагменты, где возможна только микроистория этих фрагментов. Под вопросом не только фактическая история, но и возможные ее сценарии.