Философия истории

Ризома стала принципом и метафорой постмодернизма. «Этот термин был заимствован теоретиками постмодернизма из ботаники, где ризома — способ жизнедеятельности многолетних растений… Ризома не имеет единого корня, это множество беспорядочно переплетенных побегов, которые развиваются во всех направлениях. Другими словами, это ползущий сорняк, который стелется по земле, переваливая через все препятствия, пробиваясь сквозь асфальт, приживаясь между камнями. Поскольку с точки зрения постмодернистов история состоит из трещин, разломов, провалов и пустот человеческого бытия, историк должен двигаться интуитивно, как ризома по пересеченной местности, где нет никаких ориентиров. Французский философ Жак Дилез убежден в том, что такой подход позволяет нам непрерывно умножать грани исследуемой реальности. История становится полицентричной, она ломается, рвется, течет несколькими разнородными потоками и будущее этих потоков неопределенно. Несомненно, неопределенность, снятие всех и всяческих границ — ключевая характеристика постмодернистской парадигмы исторического познания.

Ее изъяны очевидны: излишний негативизм, деконструктивизм, хаотический плюрализм, релятивизм. Труднее выявить достоинства этой парадигмы, но они все-таки есть: отстаивание ценности разнообразия мира, расширение кругозора исследователя, учет особенностей его индивидуального развития, вплоть до самоидентичности.

… Постмодернизм вернул в философию истории вопрос о качественной весомости исторических событий и фактов, давно закрытый позитивистской философией.

Достойны уважения постмодернистские призывы: „разоблачать ложь обещаний успокоительной уверенности и навсегда устроенного порядка“, „высмеивать чванство продавцов единственного патентованного смысла, похваляющихся так, словно они побывали во дворце абсолютной истины и вкусили со стола конечной мудрости“, „бить тревогу, а не усыплять; но при этом укрощать страсти, вместо того, чтобы их подстрекать“. Действительно, постмодернистская парадигма не дает алгоритмических рецептов и знания „непреложных истин“, но она учит исследователя творить на перепутье, в горизонте вечно открытой Истории, ключевой характеристикой которой стала стратегическая нестабильность». (Панарин А. Философия истории. — М., 1999).

В своей книге «Состояние постмодерна» Жан Франсуа Лиотар подчеркивает: «Великий рассказ утратил свое правдоподобие, вне зависимости от способа конфигурации, который ему приписывается: спекулятивный рассказ или рассказ об освобождении». Этот постулат постмодернизма, по сути, отменяет саму возможность истории, а тем более — Всемирной истории. Она изначально предполагает быть метанарративом, и по определению будет стремиться выявить закономерности развития человеческой цивилизации. Но постмодернизм уже объявил, что век Закона минул, современная жизнь облекается Нормой и Моделями. Постмодернизм предупреждает, что мы даже не знаем как назвать то, что завтра наследует социальности.

Постмодернизм, как отмечает Ж. Бодрийяр, действительно вскрывает серьезные проблемы современности. Он фактически является микрофизикой современного социального бытия. Например, он обращает внимание на опасности доминирования в обществе игрового начала и предупреждает, что человечество может зайти слишком далеко уже в игре с цифровым кодом гена. Или возникновение элементов самоуправляемого рабства под знаком собственного желания. Мы на пути большого обольщения: вещью можно просто владеть — субъекта желания можно соблазнить. И то, и другое уже происходит. Через анализ микромира постмодернизм вдруг обнаруживает новые глобальные стратегии, которые разворачиваются в социальном и историческом плане весьма мягко, но последствия которых, могут быть очень жесткими для человечества. Массы становятся жертвами обольщения и манипулирования. Если ранее их заставляли сносить господство грубым насилием, то теперь принимают его силой соблазна. (См.: Бодрийяр Ж. Политическая судьба соблазна // Соблазн. — М., 2000. — с. 227–307.)

В своей работе «В тени молчаливого большинства, или конец социального» Ж. Бодрийяр пишет: «Все хаотическое скопление социального вращается вокруг этого пористого объекта, этой одновременно непроницаемой и прозрачной реальности, этого ничто — вокруг масс». Масса — «это пучина которая поглощает смысл». Масса становится тотальной и манипулируемой соблазнами. Но ведь кто-то должен понять сами соблазны и соблазнить массы, манипулировать ими, а это уже дело политики. Поэтому, скорее всего, актеры, спортсмены, да кто угодно, из кого СМИ сотворят кумира, будут становиться президентами, но они, по сути, эмблемы соблазнения, и за всем этим стоит политика.

В этих рассуждениях важно то, что подмечено обстоятельство: массы, как и политика политиков, включены в некий саморазвертывающийся процесс самоорганизации. «Пазлы» масс-народов складываются какой-то невидимой рукой в динамично развивающееся целое, осваивающее и преобразующее Землю.