Философский экспресс. Уроки жизни от великих мыслителей

И все же, если задача философа состоит, по словам одного ученого, в том, чтобы «показывать, что все может быть иначе»[147], — Сёнагон подлинный философ. Показывая нам мир — свой мир, — она всегда добавляет: взгляни. Потрясающе, правда? Такое крошечное и такое прекрасное. Если считать, что задача философа, как говорил Ницше, «усиливать наш вкус к жизни», — Сёнагон точно философ. Почитаешь ее пару часов — и краски мира становятся ярче, а еда — вкуснее.

Вот главный подтекст ее философии: наша сущность во многом определяется тем, чем мы предпочитаем себя окружать. И это наш выбор. Философия показывает, как это происходит. Понять, что мы вольны выбирать, — это и есть первый шаг к тому, чтобы выбирать мудро. Как писал на эту тему немецкий писатель Герман Гессе, «впервые срывая крошечный цветок, чтобы поставить его рядом с рабочим местом, человек делает шаг к радостной жизни»[148].

Я сижу за письменным столом в Вермонте, работаю. Каждое лето я приезжаю сюда. Всегда в тот же домик, где меня окружают одни и те же предметы. Вот мой ноутбук, вот мягкий, почти неземной отсвет клавиатуры, вот приятное пощелкивание клавиш. Вот моя чашка кофе. Я наслаждаюсь приятной тяжестью чашки, ее теплом в этот холодный не по сезону летний день. Улавливаю легкий звук, с которым я отпиваю и глотаю теплый, с приятной горчинкой кофе, поднеся чашку ко рту и прикоснувшись к ней губами.

А вот и сам мой письменный стол, твердый, солидный. Дерево воплощает желание дизайнера, которому (или которой) хотелось, чтобы этот стол использовали именно так, а не иначе. У этого стола есть история, биография: ведь предметам тоже есть что нам рассказать. Если прислушаться, можно ощутить присутствие столяра, изготовившего стол, всех, кому он принадлежал раньше, грузчиков, которые доставили его сюда, и приятной леди, которая протирает его по воскресеньям. Всего лишь стол, да! Но вокруг него — целый мир.

* * *

Я читаю «Записки у изголовья» — и вот наши с Сэй-Сёнагон взгляды встречаются сквозь толщу нескольких столетий. Она смотрит на меня сурово. Оценивает. От ее глаз не ускользает лысина, рябинки на коже, небрежно подобранная одежда. Представляю, в какой список она внесла бы меня. «То, чего лучше бы вовсе не было»? «То, что я Боже-мой-ни-за-что-на-свете»? Безусловно, она заметит и мой ум, любящий бросить вызов великим идеям; и все же она не слишком впечатлена: у стоящего перед ней мужчины недостает эстетического импульса.

И она права. Я не склонен уделять внимание деталям. Уход за собой — это для простых смертных. У меня, Человека идеи, времени на такую ерунду нет. Я по-странному горжусь своей неряшливостью, ведь интеллектуальная глубина, полагаю я, обратно пропорциональна аккуратности внешнего вида. Моему уму нужно большое, он будто фотокамера, застрявшая в режиме широкоугольника. Мой ум игнорирует мелочи, выискивая великое и всеобщее.

Такая гигантомания охватывает практически всю мою жизнь. Я отлично открываю банки с едой (большое), но забываю их закрывать (малое). Исправно кормлю собаку (большое), но забываю — кота (малое). Пишу книги (большое), но имею ужасный почерк (малое). И я даже не склонен рефлексировать на этот счет (кому есть дело до подобной ерунды?). Вернее, раньше не был. Я осознаю, что за невнимательность к деталям приходится платить. Она связывает, ограничивает меня. А один раз чуть не убила.

Подростком я учился управлять частным самолетом. И все было хорошо — поначалу. «Ты хорошо понимаешь большие вещи, но не мелочи», — как-то раз после занятия сказал мне инструктор. Было не вполне понятно, комплимент это или упрек. Полагаю, ответ зависит от того, насколько сам говорящий умеет ценить малое. Он, в отличие от меня, умел.

Однажды после очередного занятия с инструктором я вырулил обратно на парковочную площадку и выключил мотор. Я уже расстегивал плечевые ремни, когда инструктор сказал как ни в чем не бывало:

— Ну, я пойду. Теперь давай сам.

— Чего?

— Ты готов.

— Готов?

— Ну да. Готов.

Мой первый самостоятельный полет. Мне шестнадцать, я даже машину еще сам не водил. Я громко сглотнул.

— Все получится, Эрик, — произнес какой-то вроде бы знакомый голос… да это же я сам и сказал.

— Да, все получится, — ответил я самому себе.

— Да наверняка, — отозвался инструктор. — Дай только я все-таки выйду из машины.

— Да-да, конечно…

Он выбрался из самолета: место рядом со мной зияло пустотой. Я связался с диспетчером, запросил разрешение на руление и взлет.

— Принято. Взлетно-посадочная полоса номер 14, — прозвучал чеканно-ясный ответ.

Подрулив почти к самому началу полосы, я пробежал глазами чек-лист.

Закрылки? Готовы.

Бак? Полон.

Высотомер? Готов.

Вроде все в порядке. Я связался с диспетчерской вышкой. Взлет разрешили. Я передвинул вперед рычаг управления. Плавно набираю скорость. Мощность двигателя в норме. Так. А это что за стук?

Что-то пошло не так. За несколько секунд я должен был решить, продолжать движение или отменить взлет. По мере ускорения стук делался громче. Подняв глаза, я заметил, что ручка двери в открытом положении.