Флаг на грот-мачте (Художник С. Рязанцев)

— А что тут такого, — сказал Никита, — погрузимся на катер и поехали.

— А кто нас кормить будет? Где спать? — сказал Ленька. Подготовиться надо как следует. Подумать надо.

— Да что тут думать! — Карпа даже покраснел от волнения. — Тут все ясно, как мармелад!

— А ты мармелад-то ел когда-нибудь? — засмеялся Ленька.

— Ну, не ел. Подумаешь! Его из варенья делают. И вообще, при чем здесь мармелад? Мы про лагерь толкуем. Видали! Я ему про лагерь, а он про мармелад.

— Да ты же сам! — возмутился Ленька.

— Не горячитесь, — сказал Володя. — Леня прав. Дело нешуточное. Как говорит наш Головко, «це дило требо розжуваты». Раз никто из моих помощников не возражает, начнем готовиться. А что для этого нужно?

— Ха, — сказал Карпа, — палатки, вот что.

— Топоры, лопаты, посуду, спички, хлеб, соль, картошку, — начал перечислять Никита.

— Лекарства, — добавил Ленька обиженно. — Бинты, йод!

— Ну вот видите, не так уж мало, — сказал Володя, посмеиваясь. — А кроме всего этого, нужно и ребят подготовить, обучить. В каждом звене должны быть санитар, горнист, барабанщик. Значит, так, Никита с Леней берите по нескольку ребят от каждого звена и отправляйтесь. Помните казармы, где винтовки ЧОНа получали? Там возьмете все по этой записке и договоритесь об обучении барабанщиков и горнистов. А Карпа отыщет Маняшу и организует занятия санитаров.

У Карпы вытянулось лицо.

— Да, — сказал он, — всегда так. Кому в казармы: горны, барабаны, палатки получать, а Карпе с девчонками бинты разматывать.

С Никитой и Ленькой отправились Петька из «Серпа и молота» и четверо новичков из других звеньев.

Полк помещался в длинном здании, на фасаде которого еще сохранились щербатые следы от пуль. Дневальный со штыком на поясе провел ребят через всю казарму рядами аккуратно заправленных коек и пирамид с начищенным оружием. Ребят поразила чистота и тот особый порядок, который отличает военные казармы.

Молодой командир с кубиками на воротничке и кимовским значком на груди приказал вызвать барабанщика. Пришел пожилой солдат с длинными, как у запорожца, усами. Усмехаясь в усы, он протянул ребятам солдатский барабан и спросил:

— Ну, кто хочет?

Петька осторожно взял палки, повесил на шею тяжелый барабан и ударил. Получилось что-то жалкое вроде: «тра-та-та, тра-та-та, вышла кошка за кота». Солдат прищурил глаза, шевельнул усами, взял барабан и сказал:

— Дай-ка попробую.

Взмахнул палками и скомандовал:

— На месте шагом марш!

Барабан зарокотал рассыпчато и четко. В такт ему ноги дружно заработали по полу нечастым шагом. Усы солдата шевелились в ритм барабанному маршу, и он негромко, не очень отчетливо выговаривал:

— Старый барабанщик,старый барабанщик,старый барабанщиккрепко спал.Он проснулся,перевернулся,барабанить снова стал.

Казалось, что это говорит не солдат, а выговаривает сам барабан.

Все ребята захотели стать барабанщиками и горнистами. Договорились о дне занятий.

Со склада получили топоры и лопатки в брезентовых чехлах, несколько солдатских котелков и фляжек, а самое глазное, настоящие походные палатки.

На обратном пути, у самого клуба, ребята столкнулись с Тодиком. Он стоял на углу с каким-то верзилой и, увидев ребят, быстро юркнул за угол дома. Тодька исчез с того дня, когда «бобры» хотели потопить катер, и ни разу не появлялся в пионерском клубе.

— Ну и шут с ним! — сказал Ленька, когда ребята гадали, куда он подевался. — Небось мамочка не отпустила. Ах, Тодик, не промочи ножки!

И вот сейчас, увидев его испуганный, жалкий взгляд, Никита передал свою ношу Петьке и бросился за угол.

— Тодька, — закричал Никита. — Подожди, дело есть!

Тодик остановился. Верзила дернул его за руку, подтолкнул в спину, и они скрылись в дыре забора.

Когда Никита подбежал и заглянул между досок, за забором уже никого не было.

— Ну что, догнал? — спросил Ленька, когда Никита вернулся.

— Нет, удрал.

— Ладно. Нечего нам из-за него переживать, — успокаивал Никиту Ленька. — Он вообще чуждый элемент. У него отец инженер, а мать буржуйских деточек музыке обучает. Не наша прослойка.

— Сам ты прослойка! — сказал Никита. — Мне кажется, он чего-то боится. Кто этот длинный, что с ним был?

— Его Оглоблей кличут. Он раньше бойскаутом был, а потом куда-то смылся. Тоже не наш.

— Слушай, — сказал Никита, — по-твоему рассуждать, так я ведь тоже чуждый. У меня отец в редакции работает, а мать гимназию окончила. Тоже уроки давала.

Ленька задумался.

— Во-первых, твой отец красным командиром был, а сейчас он партийный.

— А во-вторых? — спросил Никита.

— Во-вторых, и ты был чуждый. А теперь перевоспитался вроде. Ты был несознательный люмпен-пролетарий, а теперь стал сознательным борцом за дело рабочего класса.

Он подумал и добавил честно:

— Ну, может, еще и не совсем сознательным. Но ничего, мы тебя и дальше перевоспитывать будем.

— Это кто же меня перевоспитывает? — обиделся Никита. — Ты, что ли? Но тут он вспомнил историю с ящиками и замолчал.

Когда пришли в клуб и сложили на пол снаряжение, Никита сказал: