Фламандская доска

– Но это же ясно как день. Достаточно взглянуть на расположение фигур. И на игроков. – Муньос указал на Фердинанда Остенбургского. – Этот, слева, который играет черными и сидит лицом к художнику – или к нам, – более расслаблен, даже несколько рассеян, как будто его внимание обращено не столько на доску, сколько на зрителя… – Муньос указал на Роже Аррасского. – А этот изучает только что сделанный первым ход. Видите, как он сосредоточен? – Он опять склонился над своим чертежом. – Кроме того, есть еще один способ проверить это. В сущности, мы и воспользуемся этим методом. Он называется «ретроспективный анализ».

– Какой анализ?

– Ретроспективный. Он состоит в том, чтобы, исходя из позиции, сложившейся на доске, реконструировать партию в обратном направлении, чтобы выяснить, каким образом сложилась именно данная ситуация… Это нечто вроде игры назад, если так вам более понятно. Принцип индукции: начать с результатов, чтобы докопаться до причин.

– Как у Шерлока Холмса, – заметил Сесар, явно заинтересовавшийся услышанным.

– Да, примерно.

Хулия, обернувшись, недоверчиво смотрела на Муньоса. До этой минуты шахматы были для нее всего лишь игрой, одной из многих, разве что с более сложными правилами, чем, скажем, в домино, и потому требующей больше сосредоточенности и ума. Поэтому ее так поразило отношение Муньоса к фламандской доске. Было совершенно очевидно, что изображенное на ней трехплановое – зеркало, комната, окно – пространство, в котором жило запечатленное Питером ван Гюйсом мгновение и в котором она сама однажды испытала нечто вроде головокружения благодаря оптическому эффекту, созданному талантом художника, Муньосу (который до этого момента не знал почти ничего ни о картине, ни о странных сопутствующих обстоятельствах) хорошо знакомо. Казалось, он чувствует себя в нем как рыба в воде, абстрагируясь от времени и персонажей – вообще от всего, что не имеет отношения к шахматам, – как будто он разом схватил и принял расположение фигур и самым естественным образом вошел в игру. А кроме того, чем больше Муньос погружался в нарисованную партию, тем меньше оставалось в нем скованности, молчаливости и смущения и тем в большей степени он превращался в того бесстрастного, уверенного игрока, каким Хулия впервые увидела его в клубе имени Капабланки. Точно одно присутствие шахматной доски придавало этому угрюмому, малообщительному, внешне безликому человеку уверенность и решительность.

– Вы хотите сказать, что возможно восстановить, до самого начала, эту партию, изображенную на доске?

Муньос слегка пожал плечами – как всегда, бесстрастно и невозмутимо.

– Не знаю, удастся ли до самого начала… Но, думаю, восстановить несколько ходов нам удастся. – Он взглянул на картину так, будто вдруг увидел ее в новом свете, и повернулся к Сесару: – Полагаю, именно на это и рассчитывал художник.

– Вот вы и должны это выяснить, – ответил антиквар. – Узнать, кто съел коня.

– Белого коня, – уточнил Муньос. – Из игры выведен только один конь.

– Элементарно, – отозвался Сесар и добавил с улыбкой: – Дорогой Ватсон.

Шахматист проигнорировал шутку либо не захотел принять ее: чувство юмора явно не входило в число его достоинств. Хулия подошла к дивану и села рядом с антикваром, зачарованная происходящим, как маленькая девочка. Муньос уже закончил чертить диаграмму и теперь положил ее перед ними.

– Вот, – начал объяснять он, – позиция, изображенная на картине:

– Как видите, каждой клетке соответствуют определенные координаты, что позволяет легче следить за расположением и перемещением фигур. Мы сейчас видим доску как бы глазами того игрока, что справа…

– Роже Аррасского, – подсказала Хулия.

– Роже Аррасского или нет – в данном случае это не суть важно. Главное то, что, глядя на доску с этой стороны, мы нумеруем клетки по вертикали от одного до восьми – по мере отдаления, а по горизонтали обозначаем их буквами – от a до h. – Объясняя, он указывал карандашом. – Существуют и другие, более техничные, классификации, но боюсь, что вы запутаетесь.

– Каждый значок соответствует фигуре?

– Да. Это принятые обозначения фигур: видите, одни белые, другие черные. Здесь, внизу, я указал, какой из них соответствует каждый знак:

– …Таким образом, даже если вы очень мало понимаете в шахматах, вам будет легко понять, что, например, черный король находится на клетке а4. И что, к примеру, на клетке f1 стоит белый слон… Вам понятно?

– Абсолютно, – кивнула Хулия. Муньос продолжил свои объяснения:

– До сих пор мы занимались фигурами, находящимися на доске. Но, для того чтобы проанализировать партию, необходимо разобраться и в тех, которые уже выведены из игры. То есть съедены. – Он взглянул на картину. – Как зовут того, что слева?

– Фердинанд Остенбургский.

– Так вот, Фердинанд Остенбургский, который играет черными, съел у своего противника следующие белые фигуры:

– …То есть: слона, коня и две пешки. Роже Аррасский, в свою очередь, съел у своего соперника вот эти фигуры: