Фламандская доска

– …В общей сложности четыре пешки, ладью и слона. – Муньос задумался, глядя на диаграмму. – Если смотреть на эту партию с точки зрения преимущества, то оно на стороне белых: ладья, пешки и так далее. Однако, если я правильно понял, вопрос заключается не в преимуществе, а в том, кто – то есть какая фигура – съел белого коня. Очевидно, что это сделала одна из черных фигур: это ясно даже воробью. Но тут следует двигаться без поспешности, шаг за шагом, с самого начала. – Он взглянул на Сесара, потом на Хулию, словно извиняясь за сказанное. – Нет ничего более обманчивого, чем очевидный факт. Этот логический принцип вполне приложим и к шахматам: то, что кажется очевидным, далеко не всегда является тем, что произошло или вот-вот произойдет на самом деле… Короче говоря, наша задача состоит в том, чтобы выяснить, какая из черных фигур, еще находящихся в игре или уже выведенных из нее, съела белого коня.

– Или кто убил рыцаря, – уточнила Хулия. Муньос сделал уклончивый жест:

– Меня это уже не касается, сеньорита.

– Можете называть меня просто Хулия.

– Ну, так меня это уже не касается, Хулия… – Он вгляделся в листок со схемой с таким выражением, как будто там был записан сценарий беседы, нить которой он потерял. – Думаю, вы заставили меня прийти сюда для того, чтобы я сказал вам, какая фигура съела этого коня. Если в процессе этого исследования вам обоим удастся прийти к каким-либо выводам или разгадать какую-то загадку – отлично. – В его взгляде появилось больше уверенности, словно он черпал ее в своих шахматных познаниях. – В любом случае, этим должны заниматься вы. Я – всего лишь случайный гость. Я ведь просто шахматист, и все.

Сесар нашел его слова резонными.

– Я ничего не имею против такого расклада. – Он повернулся к Хулии. – Он будет анализировать ходы, а мы – находить для них соответствующее толкование. Это называется – работать в команде, дорогая.

Кивнув, она закурила еще одну сигарету и затянулась. Ей было слишком интересно, чтобы заострять внимание на подобных формальных мелочах. Она положила свою руку на руку Сесара, ощутив мягкое и равномерное биение его пульса на запястье, потом уселась на диван и закинула ногу на ногу.

– Сколько времени нам понадобится?

Шахматист почесал плохо выбритый подбородок.

– Не знаю. Полчаса, неделя… Все зависит от обстоятельств.

– От каких?

– От многих. От того, насколько мне удастся сосредоточиться. И от того, повезет мне или нет.

– Вы могли бы начать прямо сейчас?

– Конечно. Я уже начал.

– Ну так вперед!

Но в этот момент зазвонил телефон, и шахматную партию пришлось отложить.

Потом, много позже, Хулия уверяла, что она предчувствовала, о чем пойдет речь, хотя сама же признала, что очень легко утверждать подобные вещи a posteriori.

Уверяла она также, что в тот момент четко осознала, как ужасно все осложняется. На самом деле, как она вскоре поняла, осложнения начались значительно раньше и успели переплестись необратимо, хотя до того момента и не проявлялись в своей самой неприятной форме. В общем-то, можно сказать, они начались еще в тысяча четыреста шестьдесят девятом году, когда тот наемник, вооруженный арбалетом, – темная пешка, чье имя кануло во тьму веков, чтобы никогда не всплыть из нее, – натянул смазанную жиром тетиву своего оружия и укрылся поблизости от рва восточных ворот остенбургского замка, терпеливо, как охотник, поджидая человека, за жизнь которого ему было заплачено позвякивавшими теперь в его кошельке золотыми монетами.

Вначале полицейский не произвел на Хулию слишком уж неприятного впечатления, учитывая данные обстоятельства и то, что он был полицейским; хотя факт его принадлежности к группе по расследованию преступлений, связанных с предметами искусства, похоже, не намного отличал его от других его коллег. Влияние мира, в котором протекала его профессиональная деятельность, сказывалось – если сказывалось – лишь в преувеличенно вежливой манере произносить «добрый день» и «садитесь, пожалуйста» и в довольно сносно завязанном галстуке. Кроме того, он говорил неторопливо, не слишком подавляя собеседника, и часто, впопад и невпопад, кивал, как бы соглашаясь с его словами; хотя Хулии так и не удалось понять, что это у него: тик, профессиональный прием, имеющий целью внушить доверие допрашиваемому, или стремление дать понять, что он уже напал на след. А вообще это был толстый, небольшого роста человек в коричневом костюме и с забавными длинными, на мексиканский манер, усами. Что же касается искусства как такового, главный инспектор Фейхоо скромно считал себя любителем: он коллекционировал старинные кинжалы.