Несмотря на пришедшую промозглую осень с участившимися дождями и нарастающим холодом, я попивал холодный квас, поедая толченый картофель с овощами. Меню харчевни было редкостной дрянью и мой выбор оказался самым приемлемым из всего предоставленного харчевней ассортимента.
— Может, уже отправимся к Цыгану? — подперев щеку рукой, обратился я к Чудновскому, ожидая, когда тот закончит уплетать четвертую порцию турецкого яства. Свой обед мне удалось одолеть не без легкого отвращения за четверть часа, а последующие полчаса пришлось молча ждать, когда полицмейстер закончит прием пищи.
— Дай мне покушать, Какушкин, — ответил Алексей Николаевич и вдруг замер, вцепившись в меня своим полупотерянным взглядом. Громко сглотнув вставшее поперек горла турецкое месиво, он добавил: — Почему ты ко мне плохо относишься?
Вопрос застал меня врасплох. Не могу сказать, что не планировал когда-нибудь обсудить наши с Чудновским отношения. Рано или поздно накал неприязни к полицмейстеру мог достигнуть той точки невозврата, когда, позабыв о всех последствиях, я готов был все ему высказать и, возможно, подкрепить сказанное звонкой оплеухой. Но я не был готов обсуждать наши недомолвки в дешевой харчевне и, что немаловажно, с подачи самого Чудновского. Сейчас разговор об этом стоило опустить, тем самым закинув неминуемые разборки в дальний ящик, но в тот момент что-то щелкнуло в голове, заставив меня думать, что любое отмалчивание сравнимо с безоговорочной капитуляцией, выдававшей мой страх перед прямым столкновением с собственной искренностью.
— Просто… я умнее Вас, — после непродолжительной паузы последовал мой ответ. — У меня за плечами оконченная с отличием Санкт-Петербургская полицейская школа, я не спешу с пустыми обвинениями, а пытаюсь собрать все доказательства и выйти на след преступника, а Вы… делаете вид, что работаете. Заставляете квартиру пыльными башнями из старых дел, чтобы убедить себя и случайных гостей в своей работоспособности, с важным видом рассматриваете места преступления, упуская важные детали, строите дурацкие предположения, ничем не подкрепленные… Да Вы свою кашу из овощей в лепешке уплетаете с большим удовольствием, чем расследуете дела. Простите меня, но я сомневаюсь, что Вы имеете даже малейшее представление о полицейской системе и законах нашей страны. Как по мне, в должности полицмейстера Вы оказались совершенно случайно, и то потому, что это выгодно, в первую очередь, губернатору. Каждый бродяга знает, что в этом городе губернатор — закон. И он ставит себя выше законов государства; закрывает глаза на преступные картели, расплодившиеся в Люберске за все годы его управления. Картели, которые платят дань Беляковскому, чтобы тот не замечал их грязных делишек в городе. И Вы, сами того не понимая, хорошо его прикрываете своей некомпетентностью и глупостью.
Мы долго сидели, не проронив ни слова. Капли разбавленной сметаны ручьем текли по руке Чудновского, скрываясь в широком рукаве его мундира. Когда Алексей Николаевич пришел в себя, мне казалось, он молча встанет и покинет харчевню, а наутро я услышу, что отправляюсь обратно в Петербург. Но я удивился, когда он отложил недоеденный сверток лепешки, достал из нагрудного кармана платок, и протирая запачканную руку, обратился ко мне: