Флейта для чемпиона

— Денисенко? — переспросил Цветков. — Кто такой? Почему не знаю?

— Денисенко — тренер Ларионова, — пояснил Тарас.

— Денисенко болен, раз! — отпарировала Гуляева предложение Тараса. — Его нельзя расстраивать, два!.. И потом, что общего между разумными идеями тренировок Денисенко и нашей затеей?!

— Пожалуй, ты права, — согласился Тарас. — Найти что-нибудь общее невозможно. Тогда, может быть, посоветуемся всё-таки с какими-нибудь работниками физкультуры? — неуверенно предложил Тарас.

— У них тоже всё разумно, — сказала Надежда.

— Тогда, может быть… — продолжал Тарас.

— Слушай, Тарас, — отчеканила Елена, — ты что, не знаешь этих взрослых — они всё превращают в таблицу умножения и в таблицу уважения. Им важно, чтобы дважды два всегда было не больше и не меньше четырёх, а нам сейчас нужны не советы, нам нужно, нам необходимо, нам позарез требуется «у-р-а».

— Какое «ура»? — насторожился успокоившийся было после слов «…ты что, не знаешь этих взрослых» Тарас.

— Тарас, ты знаешь, как расшифровывается слово «физкультура»? — спросила Елена Сидякина.

— Детский вопрос! Физ — физическая, культура — культура.

— Детский ответ! — покачала головой Елена. — Физ — физическая… А культура — расшифровывается так: культ силы спортсмена, культ его скорости, удара справа, выпада слева, удара головой, культ соскока сальтом прогнувшись!

— А ещё «ура» остаётся? — прищурилась Надежда.

— Правильно. И ура! — воскликнула Елена.

— Чьё ура? — деловито поинтересовался Леонид Толкалин.

— Ура болельщиков, — ответила Лена.

— У-р-р-а Гуляевой! — провозгласила Светлана.

— У-р-р-а! — закричали, казалось бы, все. Но оказалось, не все…

— Рано радуетесь, — остудил их пыл Геннадий. — Если мы прежде всех этих «ура» не решим проблему Гуся, он энд хиз оркестр нам всё равно всё сорвут: и олимпиаду, и марафон-прыжки, и безумную идею Бора — Фокиной — Гуляевой!.. И… это точно! Сорвёт игры и ещё по мордам всем надаёт! — с глубокой уверенностью закончил он.

После короткого спора все дружно согласились с Цветковым.

— И так уже кто-то свистнул два олимпийских флага… многозначительно произнёс Леонид.

Елена забеспокоилась:

— Толкалин, судя по твоему тону, ты не просто нытик, ты ещё и пессимист!

— Я пессимист? — поразился Леонид, ткнув себя пальцем в грудь.

— Да, ты! — подчеркнула Елена. — Вот ответь мне, к примеру, как у нас вообще пройдут наши первые олимпийские игры по марафон-прыжкам в высоту?

— Как пройдут? — озадачился Леонид. — Хорошо пройдут!

— Все слышали? — торжествовала Елена. — Вот вам типичный ответ пессимиста. Только закоренелый, закоснелый и неисправимый пессимист может сказать, что наши первые олимпийские игры пройдут хорошо.

— А что же должен сказать оптимист по этому поводу? заинтересовался Тарас.

— А оптимист должен сказать, что наши игры пройдут отлично! уверенно заявила Елена.

Тарас задумчиво почесал переносицу:

— Это что-то новое в теории оптимизма и пессимизма… Интересный ты человек, Гуляева, — и что-то записал себе в блокнот.

Опять все зашумели и заспорили.

— Прошу не шуметь! — приказала Елена. — Проблема Гуся, как и проблема Ларионова, уже почти решена! — сказала она с победоносным видом.

Все оторопели:

— Как решена? Кем решена? Когда решена?

— Мной решена! — усмехнулась Елена. — Недавно решена! Как в древней Греции решена… — загадочно произнесла она.

Все недоумённо переглянулись. Елена высокомерно посмотрела на форум.

— Гусь мне лично дал клятву, что он, несмотря на своё тёмное прошлое, настоящее и будущее, прекратит на время олимпийских игр все свои безобразия, как прекращали их все древние греки. Ну как?

Она ожидала всеобщего восхищения, взрыва энтузиазма и восторженных криков.

— Нашла кому верить! — сумрачно заметил Тарас.

— Да, нашла, — рассердилась Елена. — Он и расписку обещал дать.

— Дать-то он даст! — подал голос Леонид. — Да ещё догонит и поддаст!

И тут на спортплощадку заявился Гусь. Перепрыгнув всё, что можно было перепрыгнуть на своём пути (даже стол для игры в пинг-понг!), он устремился прямо к судейской беседке. Широченно расклёшенные брюки, окантованные «молниями» с бубенчиками в расклёшах, мели пыль, поднимая вокруг себя черноморский ветер. Глядя на брюки Гуся, хотелось петь: «… слышен звон бубенцов издалёка…» Рубашка, именуемая «расписухой», обтягивала мощный торс Гуся. В руках у него была гитара, в зубах сигарета. Полы рубашки были завязаны на животе по очень иностранной киномоде. На обеих руках у него красовались массивные часы. Бренча на гитаре, Гусь пел:

Чаевые бросаю я не зазря,Я сую их в карманчик вам дляПодстригите меня, шеф, под Цезаря,Древнегреческого короля!

Гусю, по всему было видно, ужасно интересно жить.

— Лёгок на помине, — сказал тихо Толкалин.

— Но ведь Цезарь никогда не был древнегреческим королём! — успела трагически прошептать Надежда, встретив этими словами шумное появление Гуся в беседке. Поставив, бурно звучащим аккордом, музыкальную точку, тряхнув локонами длинных волос, Гусь воздел гитару к потолку и торжественно произнёс: