Флешбэк мечты

– Какие вещи из химчистки? – не поняла я и выключила воду.

– Я отдавала почистить твое платье. Ну, помнишь эту мокрую тряпку, в которой ты пришла на собеседование в клуб? Я до сих пор переживаю, что ты его едва не испортила.

Я плюхнулась на диван, хальмони рядом.

– Да это просто какая-то фигня из комиссионки. А не один из этих твоих брендовых туалетов.

Мама нахмурилась:

– Неважно. Это твоя одежда. За ней нужно следить.

Это я и так знала, но мама в буквальном смысле вела себя так, будто, если ты закапаешь свитер или прожжешь блузку, настанет конец света.

– Это же просто вещи! – возмутилась я.

Хальмони погладила меня по коленке – такой ненавязчивый сигнал. Успокойся, Сэмми.

Мама постучала пальцами по обеденному столу.

– Да, вот только, к несчастью, и мир, и жизнь состоят из вещей. Которые стоят денег.

Хальмони бодрым голосом сменила тему:

– Да, а что из вещей нужно на бал? Он же на этой неделе, Сэмми?

Что-о-о-об тебя.

Мама сразу навострила уши.

– Ах, ну да, на этой неделе!

– Угу, – ответила я, пощипывая мягкую обивку дивана.

– Ты в этом году пойдешь на бал? – спросила бабушка с ноткой надежды в голосе. До того я три года подряд не ходила, что сильно расстраивало маму.

Да блин. Рано или поздно придется об этом заговорить.

– На самом деле, – я взглянула на маму, собираясь с силами, – в этом году, пожалуй, пойду.

– Что?! – Глаза у нее полыхнули – можно подумать, я ей сказала, что принц Гарри бросил Меган Маркл ради меня.

– Ты так не переживай, – проворчала я. – Это все потому, что меня, похоже, номинировали в королевы.

– Что?! – едва ли не взвизгнула мама – всем клянусь, в жизни от нее такого не слышала. – Саманта, это же замечательно! Чего ж ты мне не сказала?

Хальмони посмотрела, так и лучась, на нас обеих, погладила меня по щеке:

– Поздравляю, Сэмми!

Я не хотела улыбаться, но радость хальмони и мамина улыбка от уха до уха оказались заразительными, поэтому я не стала мешать своим губам, которые расплылись без моего позволения.

– Я сама только сегодня узнала. Расслабься.

– Но нам столько всего нужно сделать! Платье, покупки, придумать прическу – вон у тебя какие волосы короткие. Ах, да! Кампания!

Я замерла:

– Какая кампания?

– Ну, кампания! Борьба за титул королевы бала! – Мама без дураков прижала руки к груди.

В желудке заплескался ужас.

– Э-э… вряд ли я буду этим заниматься.

– Да ты что? Принцессе полагается сделать все, чтобы стать королевой.

Вот черт. А мне это и в голову не пришло.

– Мам, да это совсем не важно. Мне лично все равно.

Она рывком опустила руки, и на лице появилось куда более знакомое выражение – разочарование.

– А что тогда для тебя важно?

Я бросила взгляд на хальмони – та стиснула руки на коленях. Напряглась.

Что для меня было важно? Ответ так и крутился на кончике языка, вот только выдавить из себя нужные слова в присутствии мамы было куда труднее, чем в присутствии бабушки. Или тети Грейс. Или Вэл. Поэтому я просто сказала:

– Да уж точно не это.

Хальмони прокашлялась:

– Ну, все равно же здорово, что тебя выбрали, да?

Мама из-за этих слов почему-то разнервничалась. Фыркнула, отвернулась.

Я вздохнула и попыталась разрядить обстановку:

– Мам, я вообще не понимаю, чего тебя так занимает эта королева бала. Как будто мне за это дадут стипендию в Гарварде или еще что-то стоящее.

Она поморщилась:

– Ну, если ты и поступишь в Гарвард, то точно не в этой вселенной.

– Мам!

– Знаешь, я бы в свое время жизнь отдала, чтобы стать королевой бала. Тогда это было серьезно. Я столько вкалывала в старшей школе, что иногда можно было и поразвлекаться. Но, хотя я была едва ли не самой популярной девочкой в школе, меня так и не выбрали. А когда все-таки номинировали…

Я застыла, дожидаясь завершения:

– Ну? И что случилось?

Мама с хальмони переглянулись – и столько было в их взгляде невысказанной тяжести, что я побоялась: они сейчас попадают на пол. Потом мама резко поднялась.

– Мне нужно дома белье достирать. Пока, Саманта. Омма, не забывай мыть рисоварку, когда варишь этот новый рис. Он необработанный.

Хальмони не смущалась, когда мама ею командовала.

– Хорошо. А ты уже уходишь? – Прямо на поверхности звучало отчаяние.

Мама надела туфли.

– Да. Потом тебе позвоню.

Хальмони пихнула меня локтем:

– Сэмми, тебе тоже пора. Уже поздно.

Чего? Было типа восемь вечера. Но я заметила во взгляде хальмони что-то такое, что сразу поднялась с дивана.

– Ладно. Я скоро опять приеду, хальмони. Спасибо за ужин.

– Не за что, – откликнулась она, провожая меня до двери, где ждала мама. – Приезжай ко мне есть, когда хочешь.

Говорила она это мне, а смотрела на маму. Но мама уже перешагнула порог.

По застланному ковром коридору мы шагали молча: шершавые стены, бурые двери, лампы дневного света – все самое то для нашего настроения. Каждый раз, когда мама вот так вот осаживала хальмони, у меня возникало ощущение трагедии.

Когда мы добрались до парковки, я вспомнила, как мама с хальмони переглянулись, и не смогла сдержать любопытство.

– Мам.

Она остановилась под фонарем – кожа и волосы отливают зеленью.

– Чего?

– Что случилось на том балу?