Флешбэк мечты

– Тварь вонючая! – выкрикнула я приглушенно, колотя руками по рулю. Потом выдохнула, попробовала еще раз – дурацкая колымага ожила, и я понеслась в больницу.

Схватила на стойке бирку для посетителей, с нетерпением стала ждать лифт. Меня убивала каждая потерянная секунда. Я даже родителям не могла позвонить, потому что поганый телефон разрядился – опять.

Что могло случиться с хальмони? Я же ее только что видела. Бабушка всю мою жизнь была здорова как лошадь. Ни одной болячки. Даже зубы все на месте.

На глаза навернулись слезы, я приказала себе не реветь. Нужно в кои-то веки держать себя в руках. Но вообще-то мне, чтобы заплакать, много не надо – грустный рекламный ролик или какие-нибудь чуваки на «Домашнем канале» выиграли бесплатный дом. Так что сейчас я уж точно не сдержусь.

Двери лифта открылись, я шагнула внутрь, вытирая слезы, заметила внутри двух медсестер. Они ласково мне улыбнулись, потом тактично отвели глаза. Явно не в первый раз такую видят.

Я уставилась на меняющиеся указатели этажей. Доехав до четвертого, почему-то не смогла сдвинуться с места. Знала: как только я ее увижу, зайду к ней в палату, я сразу окажусь в альтернативной реальности, из которой уже не сбежишь. Там каждая клеточка каждой известной мне вещи немедленно мутирует в более страшную разновидность самой себя.

Но миг не будет тянуться вечно, чтобы я разбиралась в своих чувствах.

Я вошла в палату – квадратная, малиново-бежевая. Бабуля лежала на больничной кровати с закрытыми глазами, к ней тянулся миллион трубочек. Нос и рот были накрыты маской, и я не могла разобрать, откуда доносится дребезг – у нее из груди или из прибора.

Глаза наполнились слезами. Хальмони.

Папа сидел рядом на стуле, держа бабушку за руку. Мамы не было.

– Сэм. – Папа поднял на меня усталые глаза. – Пришла.

Я вгляделась в неподвижное тело. Потянулась к другой бабушкиной руке.

– Что случилось? Она заболела?

– У нее инфаркт, лапушка.

– Что? – Голос дрогнул. – Она ж у нас здоровая.

– Ну, – папа покосился на хальмони, – на самом деле, у нее были нелады с сердцем.

Я испуганно посмотрела на него.

– Что? – Похоже, других слов у меня в словаре не осталось. – Давно?

– Уже пару лет. Просто она не хотела тебе говорить.

Я осторожно сжала руку хальмони.

– Она поправится? У людей же часто случаются сердечные приступы, верно? – Голос был едва слышен, я поглаживала мягкую ладошку хальмони. Повсюду следы от уколов; там, где вены не поддавались, проступили синяки. При виде этих мелких надругательств над ее телом я пришла в ярость.

Папа поднялся, обогнул кровать, обнял меня. Крепко. Прижал ладонь к затылку.

– Сэмми. – Так меня чаще всех называла бабушка. – Пока все не очень хорошо, но надежда есть.

Я заплакала ему в плечо. Отрицать, что все ужасно, было бессмысленно.

Я услышала размеренный перестук шагов, подняла глаза. В дверях стояла мама с двумя бумажными стаканчиками кофе в руке.

– Саманта. – Лицо ее слегка осунулось, но в целом она выглядела как всегда непроницаемо. – Добралась.

– Что сказал врач? – спросил папа совсем тихо, подходя и забирая у мамы один стаканчик.

Она бросила на меня короткий взгляд, потом снова посмотрела на папу.

– Ей сделали эту процедуру… ну, типа как закодировали сердце, чтобы оно опять заработало. Но пришлось ввести ее в кому, чтобы ограничить кровоснабжение мозга. Инфаркт обширный… – Она еще раз взглянула на меня, помедлила. – Они не могут точно сказать, выйдет она из нее или нет.

Не выйдет? Мне казалось, что мое собственное сердце сейчас выскочит из груди, глаза рыскали по маминому лицу в поисках дополнительной информации. Все ведь не так плохо, как кажется, правда? Я искала указания на то, что мне положено испугаться. Очень сильно испугаться.

Но выражение маминого лица оставалось нейтральным, что меня бесило.

– Я здесь останусь на ночь. Вы поезжайте домой. В ближайшее время она в сознание не придет, так что сидеть здесь всем вместе бессмысленно.

Я снова потянулась к руке хальмони, почувствовала прохладу ее кожи на своей теплой ладони.

– Я хочу остаться.

Они оба посмотрели на меня.

– Пожалуйста, – сказала я.

Мама покачала головой.

– Думаю, не стоит. У тебя домашние задания, а здесь ты все равно ничем не поможешь. Поезжайте домой, я вам утром сообщу новости.

– Домашние задания? – Эти неуместные слова прогремели на всю комнату. – Мам! Я хочу остаться здесь.

Тут нас отвлек громкий шум в коридоре, и через несколько секунд в палату ворвалась тетя Грейс – волосы растрепаны, лицо бледное.

– Как она? – Увидев хальмони, она сдавленно всхлипнула. Осталась стоять, зажав рот руками, в глазах слезы. Мне полегчало оттого, что хоть кто-то реагирует так же, как я. Слезы полились снова, тетя Грейс подошла, обняла меня.

Когда мы расцепились, она нагнулась, взяла хальмони за другую руку.

– Омма? Ты меня слышишь? – Она осеклась.

Тетя Грейс с хальмони были очень близки. Каждое воскресенье ездили на продуктовый рынок, вместе смотрели километрами корейские сериалы. Трений, которые были между мамой и хальмони, между бабулей и тетей Грейс не существовало.