Мама негромко рассказала, что к чему, тетя Грейс переваривала ее слова с остекленевшим взглядом. Потом спросила:
– Нужно что-то сделать? Привезти ей вещи из дома или…
– Мы все уже организовали, – отрезала мама. – Ты ужинала?
Тетя Грейс покачала головой и ответила бесцветно:
– Я сейчас не смогу ничего съесть.
Мама посмотрела на папу, и они без слов о чем-то договорились. Он сказал, что пойдет посмотрит, какой тут кафетерий, а я не отводила глаз от хальмони и умоляла ее очнуться.
– Саманта, тебе правда лучше поехать домой.
Я посмотрела на маму:
– Ты серьезно?
– В палате теснота, а хальмони в надежных руках, ясно? Она бы точно не хотела, чтобы ты сидела тут и психовала, – размеренно произнесла мама. Кстати говоря, она вообще сохраняла над собой полный контроль, только плечи слегка поникли – одно это и выдавало, что что-то не так. А в целом она казалась улучшенной версией самой себя. Это выглядело непонятно и даже жутковато. Никогда разница между мамой и тетей Грейс не чувствовалась так отчетливо, как сейчас, и я бы отдала все на свете, чтобы тетя стала моей мамой – и наоборот.
Я сглотнула комок в горле:
– Я хочу быть здесь, когда она очнется. Я ей нужна.
Тетя Грейс посмотрела на маму:
– Может, Сэм останется еще ненадолго?
Мама посмотрела на бабушку, и тут я заметила, что на мамином лице что-то мелькнуло. Полсекунды уязвимости, страха, неуверенности. Во мне затеплилась надежда.
А потом – все, выражение ее лица опять стало решительным.
– Нет никакого смысла нам всем тут сидеть и стрессовать. Когда папа вернется, поезжайте вместе домой.
От разочарования из глаз у меня хлынули жаркие слезы, я даже не смогла ничего ответить. Вместо этого нагнулась к хальмони, прижалась лбом к ее лбу.
– Я тебя люблю, – прошептала я. – Давай, просыпайся скорее.
Тетя Грейс плакала, мама не издала ни звука.
Ночью меня что-то разбудило.
Я уставилась в темноту. Голова тяжелая, веки липкие от засохших слез. В комнату проникал тонкий луч света.
– Мам?
Это у меня выработалось с раннего детства: я чувствовала мамино присутствие еще до того, как видела ее. По коже бежали мурашки, воздух вокруг делался каким-то другим. Из-за этого необычного мама-радара я ни разу не терялась в магазинах. Ей ни разу не удавалось меня застукать, когда я болтала по телефону, вместо того чтобы делать уроки. Что-то внутри моего тела постоянно фиксировало ее местонахождение – будто мы обе вращались вокруг единого командного центра.
Ее темная фигура на миг нависла над моей кроватью, потом матрас просел под ее весом.
Здесь мама могла оказаться по одной-единственной причине.
– Мам? – повторила я – хрипло, тихо, в ужасе.
– Ш-ш, спи дальше. Я заехала кое-что забрать, сейчас вернусь в больницу.
Сердце у меня продолжало громко стучать, но я выдавила еще один вопрос:
– Как она там?
Молчание заставило меня испуганно взглянуть ей в лицо – профиль проступал на фоне освещенного коридора. Наконец она кивнула:
– Ничего. Без сознания, но тревожиться особо не о чем.
Легкое движение – она едва не коснулась моих волос, но в последний момент передумала.
– Спи дальше.
Я подождала, пока она уйдет, закроет за собой дверь – оставит меня одну в темноте. Она что, не могла задержаться еще на секунду, сказать мне, что все будет хорошо? Спросить, что я чувствую? Ей всегда было более или менее наплевать на мои чувства, но хоть сегодня могла она переступить через себя и стать моей мамой?
Мне всего этого было не понять, особенно в таком заторможенном состоянии: я ведь очнулась от тяжелого сна. Нужно было с кем-то поговорить. Я вытащила телефон.
Хальмони, ты сейчас в коме. В красивых словах это не скажешь. Не подсластишь пилюлю. Похоже, дело серьезно, и я пока могу думать только про одно – про все эти проводки, которые торчат из твоего тела. Я знаю, что они поддерживают твою жизнь, но в них есть что-то недопустимое. Из живого человека с собственными интересами и любимыми людьми они превращают тебя в… тело пациента. Но ты, наверное, умеешь быть и тем, и тем. Похоже, что в любой точке жизни мы находимся сразу в нескольких состояниях, которые сосуществуют. Вот, я, например, продолжаю жить как обычно, а в это время человек, которого я люблю сильнее всех на свете, изо всех сил старается не умереть.
В окно рядом с кроватью стучал дождь.