Вскоре он вернулся мыслями к своему другу. Среди присутствовавших на похоронах его не было. И все же Федерико сумел добиться своего и теперь был буквально в нескольких шагах от Марка. «Вот кончится служба, – подумал он, – тогда подойду и поговорю с Адой, а может быть, и с дядей Полом. Они, конечно, удивятся, как я здесь оказался, но это не главное. Для начала скажу, что меня сюда занесло по делам». Федерико с трудом сдерживал себя. Ему казалось невозможным ждать еще хотя бы минуту, не зная, где Марк и что с ним. «Ну ничего, надо потерпеть, – убеждал он себя. – Если у Марка с Адой будет хорошее настроение, они, может быть, пригласят меня переночевать у них. Вот тогда мы и поговорим обо всем начистоту. А потом поедем с Марком в Мексику. Антонио наверняка тоже пережил немало неприятных минут, которые так или иначе были связаны с необдуманно данной нами дружеской клятвой. Похоже что носатый череп и его тайна стали навязчивой идеей не только для нас троих, но и для многих окружающих. Нужно избавиться от этой странной штуковины и забыть о наших дурацких планах и попытках узнать его тайну. Смерть старого мексиканского актера, видимо, сильно изменила жизнь Антонио. Наверняка он почувствовал себя вправе не исполнять некоторые обязательства, взятые ранее. В конце концов, у него теперь много дел там, в Мексике, и ему, может быть, просто некогда выходить на связь с друзьями из Европы. Скорее всего, и лихим поездкам по всему миру теперь пришел конец».
Федерико понял, настолько он был смешон, когда считал, что лишь он один продолжал слепо верить в необходимость познания секрета этой костяной скорлупы, найденной на гаитянском пляже. Иногда ему начинало казаться, что вся эта история ему только почудилась, что не было в его жизни ни Коломбины с ее странным домом, словно привалившимся к древней флорентийской стене, ни посещений роскошного палаццо в сопровождении членов тайного братства, которое на самом деле существует лишь на страницах книг. Все эти карбонарии, клятвы, секретарь, библиотека – все это просто розыгрыш его университетских коллег, которые столь жестоко наказали его за желание и попытку познать непознаваемое, причем ненаучным методом. Такое толкование событий последних месяцев вполне устраивало Федерико: не было в его жизни ни носатого черепа, ни тайного братства – ничего из того, что он себе напридумывал.
Посетив библиотеку братства, пользоваться фондами которой ему было любезно дозволено, он в очередной раз решил проштудировать трактат доктора Вильгельма Готтлиба Кельха, профессора патологической анатомии Кёнигсбергского университета. Речь в этой книге шла о конкретном приложении краниологической теории Галля к черепу одного известного человека, а именно Иммануила Канта. Профессор-ассистент по фамилии Кнорре сделал точнейший гипсовый слепок с черепа великого философа, что позволило провести все измерения и составить детальное описание. Ничто, ни единый бугорок, впадинка, выступ или трещинка, не ускользнуло от внимания аккуратного до педантизма исследователя. Федерико запали в память первые строчки из этого описания: «Череп Канта в силу правильного соотношения его различных частей и в то же время наличия большого количества индивидуальных особенностей имеет весьма специфическую форму». Что же это за странность, которую обнаружили в черепе гениального философа ученые-патологоанатомы? Скорее всего, правильность формы и равенство внутренних разнонаправленных диаметров свидетельствовали о большом объеме внутричерепных полостей. Что же касается лицевой части, то наиболее характерной и заметной ее составляющей были хорошо выраженные надбровные дуги – костные выступы над глазными впадинами.