Флорентийские маски

Федерико не понял, о ком она говорит, но беспокойство, сжигавшее его изнутри, разгорелось с новой силой. Он сумел высвободиться из объятий безутешной вдовы и постарался как можно скорее пробиться через кольцо родственников к дяде Полу. Энтомолог наблюдал за происходящим, стоя чуть в стороне от остальных приглашенных, столпившихся вокруг Ады. Едва заметным жестом руки он сделал Федерико знак следовать за ним к выходу из церкви. За дверью он вздохнул полной грудью и все так же молча, одним лишь кивком головы дал понять Федерико, чтобы тот шел за ним и дальше – по одной из тропинок, расходившихся лучами от церкви по кладбищу. Дядя Пол был одет как обычно – длинное серое пальто прикрывало его высокое, худое и несколько нескладное тело. Все та же красная бабочка одиноко сверкала на лацкане – как слабенький язычок пламени, пробивающийся сквозь толстый слой пепла. Темная, какого-то неопределенного цвета шляпа прикрывала голову дяди Пола от дождя, а глаза – от посторонних взглядов. Пройдя вдоль аллеи, по сторонам которой лежали в основном совсем новые могильные плиты, Пол остановился.

В несвойственном этому уравновешенному человеку порыве он обнял Федерико за плечи и, чуть повернув его и наклонив ему голову, указал на надпись на последней из плит, лежавшей на невысоком холмике из свежей земли. Сама плита была высечена из белого мрамора, а вырубленные на ней буквы, казалось, были напечатаны каким-то четким типографским шрифтом. У итальянца подкосились ноги и он едва не упал, когда сумел заставить себя прочесть то имя, которое для него было чем-то гораздо большим, чем просто суммой букв: МАРК ХАРПЕР.

Порыв ветра хлестнул Федерико, как пощечина. Он вздрогнул и обернулся к Полу, который стоял рядом, молчаливый и печальный, понимая, что сейчас никакие слова не нужны. Постепенно до Федерико стало доходить, что он безнадежно опоздал, приехав сюда уже после смерти друга. Он не без труда заставил себя вновь посмотреть на могильную плиту и прочитать дату смерти. От того момента, когда еще можно было что-то изменить, его отделяло пять дней. Пять дней сомнений, страданий, мрачных предчувствий и страхов. Постепенно вся тяжесть и необратимость случившегося стала наваливаться на Федерико. Кроме того, он вдруг осознал, что и все остальное, так или иначе связанное с их последней с Марком затеей, не только не было им придумано, но, наоборот, представляет собой вполне реальную враждебную и грозную силу. Коломбина и маска Винченцо не были его выдумкой, а руки добрых братьевдотянулись и до Англии: кто, как не они, расправились с Марком при помощи той рыжеволосой женщины, которая рыдает сейчас на пороге церкви. Именно ее он видел на собрании в день своего посвящения в карбонарии.

– Прими мои соболезнования. Болезнь унесла от нас моего племянника и твоего друга. Он утонул – сам бросился в море после того, как получил какую-то посылку, судя по всему, отравленную – не то в прямом, не то в переносном смысле.

Федерико закрыл лицо руками и, потеряв равновесие, чуть было не упал. Ноги у него дрожали и подкашивались. Пол, поняв, в чем дело, поддержал итальянца, а затем помог ему дойти до ближайшей скамеечки под кладбищенским кипарисом. Мелкий дождь продолжал омывать и без того чистые могильные плиты.

– Я ничего не ел со вчерашнего дня и, наверное, поэтому плохо держусь на ногах, – сказал Федерико, почему-то приписывая свою слабость именно голоду. – Нет, это невозможно. Все, что происходит со мной, – просто какое-то наваждение.

Пол, которому и самому было невесело, не знал, что сказать итальянцу, чтобы хоть как-то успокоить его. Тем не менее, твердо убежденный, что любое слово лучше тягостного молчания, он попытался продолжить разговор, уцепившись за слова, произнесенные Федерико:

– Будет лучше, если мы пойдем куда-нибудь, где не так сыро и мрачно, а главное, где ты сможешь поесть. Ты посмотри на себя: того и гляди, упадешь в обморок.

– Марк был совершенно здоров, я это прекрасно знаю. Мы с ним переписывались каждый день. У него было отличное настроение, и он полностью освободился от всех иллюзий. Я не могу поверить, что он снова без всякой причины тронулся рассудком. Как он мог броситься в море? Как здесь вообще можно утонуть? На этом пляже и купаться-то глупо, а не то что топиться.

В словах Федерико читалось не только нежелание верить в реальность случившегося, но и отчаяние из-за невозможности что-либо изменить. Слышались в его голосе и угрызения совести, которые уже начинали его мучить. В конце концов, он должен был это предугадать и попытаться предотвратить несчастье. Пол прекрасно понимал чувства итальянца и решил воздействовать на них логическими доводами. Он повел Федерико по дороге, уводившей от кладбища к центру города, пытаясь по пути объяснить сложившуюся ситуацию: