Флорентийские маски

Ничего похожего на это описание в черепе, купленном у старухи Лурдель, не наблюдалось. Все обстояло с точностью до наоборот: над глазными впадинами не было ни намека на какие-нибудь выступы, а на поверхности теменной и височных частей черепа не было заметно ни единой линии, по которым обычно срастаются черепные кости. Ощущение было такое, что носатый череп был отлит или выточен из единого куска костной ткани. Если применить теорию краниологической психологии к гаитянской находке, то следовало признать, что обладатель носатого черепа имел интеллект не то что ниже среднего, а даже почти нулевого уровня. Наверняка он был по характеру злобным, неуравновешенным, склонным ко всякого рода патологиям и извращениям и, вполне возможно, характеризовался непредсказуемым психопатическим поведением. А как же быть с носовым отростком? Этот фрагмент головы сохранился на черепе противоестественным образом, словно он при жизни был для этого человека чем-то большим, чем простым хрящевым выростом, который все нормальные люди утрачивают после смерти. Даже у великого Канта, несмотря на всю его гениальность, на месте отростка, которым люди воспринимают запахи, сохранилась лишь дыра между костями лицевой части черепа. В какой-то мере это могло служить косвенным доказательством того, что череп, найденный в прибрежном песке, принадлежал человеку, у которого при жизни было развито иное чувство, отличающееся от того, что принято называть обонянием. Быть может, этот закостеневший носовой отросток воспринимал не только и не столько запахи, а некие иные воздействия окружающей среды. Вполне возможно, что некогда это свойство было характерно для всех людей, но с неменьшей вероятностью можно было предположить, что данная редкая особенность стала результатом какой-то индивидуальной мутации. В то же время сомневаться в подлинности гаитянского черепа не было никаких оснований: по крайней мере с точки зрения медицины и анатомии он ни в коей мере не был подделкой. Такое заключение дал в Мексике один из крупнейших специалистов по судебно-медицинской экспертизе, которому Антонио показал свою находку по приезде в Мехико.

Носовой отросток от переносицы до самого кончика состоял из той же самой костной ткани, что и остальные части черепа. В этом-то как раз и заключалась тайна, которая пробудила такое любопытство по обе стороны Атлантики. Неправильный черепной свод и в особенности носовой отросток разрушали все привычные представления об эволюции и ломали всю сложившуюся классификацию живых организмов. Появление этой находки в научной среде было бы равнозначно представлению на суд научной общественности пойманного живьем минотавра, нахождению археологами Ноева ковчега или же высадке на Марсе и освоению человеком части территории Красной планеты.

Федерико вдруг осознал, что в очередной раз позволил себе увлечься размышлениями на запретную тему. Из глубокой задумчивости его вывел усилившийся дождь. Находиться под открытым небом и дальше означало промокнуть до нитки. Медленным шагом он вернулся в церковь, чтобы посмотреть, не закончилась ли поминальная служба.

Несколько человек плотным кольцом окружили скамейку, на которой сидела Ада Маргарет. Было видно, как она кивает в ответ на слова соболезнования и утирает красные глаза. Федерико решил, что скорее всего скончался кто-то из ее родителей – скоропостижно, неожиданно, но без всяких тайн и подозрений, как отец Антонио. Его очень удивило отсутствие Марка на траурной церемонии, но он решил, что его другу просто отсоветовали являться на заупокойную службу в силу еще не до конца отступившей болезни.

Федерико решил, что оставаться в тени и дальше бессмысленно, и подошел к собравшимся вокруг Ады. Извинившись, он пробрался к ней, а она, увидев его, разрыдалась и даже обняла Федерико.

– Мои соболезнования, Ада, – машинально произнес Федерико, все еще не зная, что же здесь на самом деле произошло.

– Он так тебя любил, – произнесла она едва слышным шепотом.