Во время обеденного перерыва он остается в своем фургончике, уединившись с сандвичем и бутылкой минералки, так как хочет как можно меньше контактировать с окружающими. Маленькому человеку хорошо в этом коконе, он чувствует себя защищенным от внешнего мира. Несомненно, скоро снова предстоит действовать. Для него это жизненно необходимо. Ощущаемая в животе своеобразная тяжесть, мешающая ему дышать и переваривать пищу, напоминает о недавней неудаче. Весь день Лекюийе приходилось притворяться любезным, отвечать на абсурдные вопросы клиентов о всяких протечках и прочей чепухе. Но поскольку он отделывался односложными фразами, его быстро оставляли в покое. Демоны больше не заговаривали с ним; после утренней катастрофы им не хотелось заявлять о себе.
Под конец дня Лекюийе отправляется к патрону, чтобы передать чеки и счета. В кабинете Луи Да Сильвы так жарко, что даже на стеклах скапливается испарина. Кругом царит невообразимый беспорядок. Среди настенных календарей и рекламы инструментов стоят два стула, заваленных каталогами, и стол с грудой бумаг на нем и венчающей все пепельницей, переполненной окурками. Да Сильва постоянно обещает как-нибудь в воскресенье прийти сюда вместе с сыном и привести все в порядок: на неделе у него нет времени.
Да Сильва-отец принимает Лекюийе, разбирая документы. При виде этого маленького человека он снова испытывает некоторую неловкость. Какое-то неясное беспокойство. Особенно его напрягает взгляд Лекюийе — или, точнее, отсутствие такового. Да Сильва видит, что его новый работник перестал носить солнечные очки. Зато теперь он ходит, немного опустив голову, а когда ему нужно посмотреть на Да Сильву, медленно поднимает глаза и взгляд его останавливается. Это более всего смущает Да Сильву.
Но какие-либо другие тревожащие признаки отсутствуют, и Да Сильва никак не может определить, в чем, собственно, состоит неладное. Разговаривая по телефону, он думает о чем-то своем. Когда звонит клиент, Луи Да Сильва включает громкую связь, проводит рукой по регистрационному журналу по диагонали, сверху вниз и справа налево, берет черный фломастер и старательно записывает адрес, причину вызова, а также время проведения работ и фамилию того, кто будет их проводить. Он находит, что это удобнее, чем писать, зажав телефон между ухом и шеей. Повесив трубку, он возвращается к разговору с Лекюийе.
— Скажи-ка, Арно, почему ты в одной рубашке: ведь на улице холодно. Где твоя куртка? Ну, та, бежевая, уже довольно поношенная, в какой ты все время ходишь.
Перед глазами Лекюийе снова проходит сцена с клошаром в подвале, и он пытается усмирить нахлынувшие эмоции, пока они не захлестнули его с головой.
— Я зацепился за гвоздь, когда ездил к клиенту, она порвалась.
Да Сильва идет к шкафу и, порывшись там, достает длинную темно-синюю куртку из плотной ткани.
— Вот примерь. Мне кажется, она тебе слегка великовата, но если надеть под нее свитер — будет в самый раз.
Лекюийе облачается в куртку, застегивает ее, поднимает воротник, сует руки в карманы и бормочет слова благодарности, смотря при этом на Да Сильву снизу вверх своим неподвижным взглядом. Поведение Лекюийе производит на старого водопроводчика все такое же странное впечатление. «Маленький человек, почти тщедушный — и, однако же, я его боюсь, — размышляет он, оглядывая Лекюийе в новом наряде. — Есть о чем подумать, есть о чем подумать… да нет, ничего», — заключает он, но вслух ничего не высказывает.
И продолжает с наигранной радостью в голосе:
— Ну вот, теперь тебе есть что носить до весны. В феврале и в марте в Париже частенько бывают холода, а эта куртка защитит тебя от них. Я уже и не помню, кому она принадлежала раньше. Ладно, вот твой список вызовов на завтра. Начинаешь работать в десять тридцать. Кажется, в девять ты идешь к своему доктору, верно?
— Да, так и есть.
Лекюийе отмечает про себя, что Да Сильва предпочитает говорить «твой доктор» вместо «твой психиатр».
Оказавшись на улице, Лекюийе идет медленно, словно размышляет о чем-то. Ему вполне комфортно в новой куртке. Поднятый воротник закрывает шею, а карманы достаточно глубоки, чтобы положить туда карты, монеты и разные вещички, помогающие ему заманивать детей. Внезапно ему становится совершенно ясно: «Водопроводчик мне не доверяет, нужно быть крайне осторожным».