Форма воды

Она поднимает глаза, несколько секунд смотрит прямо на Стрикланда, невероятно красивая в свете мониторов: волосы точно штормовые облака, лицо из искрящегося серебра, шрамы на шее словно две полосы ночного прибоя.

Они так ему нравятся.

Он думает, есть ли еще место на женском теле, где шрамы могут быть красивыми. Много шрамов, очень много.

Она отводит взгляд, но Стрикланду не хочется терять из виду эти шрамы.

– Эй, погоди. Хочу тебя спросить, – говорит он. – Когда ты сказала, что немая… точно, сказала не ты, это та негритянка. Ты же не можешь говорить.

Он смеется. Она нет. Почему? Это невинная шутка.

– В любом случае, мне стало интересно. Ты немая на сто процентов? Поясню. Вдруг тебе больно… ты издашь звук? Не думай, что я собираюсь причинить тебе боль, – Стрикланд хохочет вновь.

Она – нет. Почему она не расслабится?

– Есть немые, что могут кудахтать немного. Мне просто интересно.

Он сам понимает, что говорит не совсем то, что он вовсе не обучен говорить любезности, он не доктор Боб Хоффстетлер, способный отбарабанить любую заумную чепуху, не споткнувшись.

И все же его вопрос заслуживает ответа, кивка, жеста, чего угодно.

Но Элиза просто отворачивается, и возвращается к работе, и, судя по звукам, пытается закончить ее как можно быстрее.

Стрикланд задумывается на секунду: если кто-то игнорирует его, то он об этом пожалеет, эта же уборщица только сохранила свое благословенное молчание, не более. Рассматривает ее, представляя, как она выглядит там, под одеждой… наверняка хорошо.

Определенно хорошо для того, чтобы носить туфли вроде этих, под шкуру леопарда. Если она надевает их не для того, чтобы сделать приятное ему, то для чего вообще?

Каждый леденец щелкает, попав под веник, точно прутики под ногой хищника, крадущегося через джунгли. Стрикланд поднимается, идет вдоль ряда мониторов, чтобы избавиться от них, и тут же Элиза оказывается на ногах. Она бросается к двери, но движется недостаточно быстро, зеленые шарики перекатываются у нее в совке, цирковой фокус – не рассыпать их.

Стрикланд блокирует дверь правой рукой.

Элиза резко останавливается; леденцы трутся друг о друга, словно бронхи в больных легких.

– Я знаю, как это звучит, – говорит он. – Я, кто я есть. И ты. Но мы не отличаемся. Так уж сильно… Я имею в виду – кто у тебя есть? Досье говорит, что у тебя нет никого. Только для меня, я полагаю, это не то же самое для меня… но я чувствую, я хочу сказать, что я чувствую себя как ты. Я думаю, мы оба имеем в жизни нечто, что мы изменили бы, если бы могли. Ты понимаешь?

Стрикланд не может поверить, но он поднимает руку и касается шрама на ее шее.

Элиза деревенеет, тяжело сглатывает, яремная вена трепещет как маленькая птица. Он хочет ощутить ее пульсацию, но его пальцы в крови, замотаны в бинты, на одном сидит обручальное кольцо, то самое, которое она отдала ему прямо тут, в этом кабинете.

Он меняет руку, проводит по шраму указательным пальцем, прикрыв глаза, отдаваясь чувствам. Шрам мягок, точно шелк, и пахнет она чистотой, словно хлоркой. Испуганное дыхание отдается мурчанием автомобильного мотора.

На Амазонке они нашли труп болотного оленя, рога запутались в ребрах ягуара. Indios bravos предположили, что два зверя провели недели в сцепленном состоянии, прежде чем умерли.

Гротескное совокупление. Он и Элиза. Противоположности в одной ловушке.

Или они найдут способ действовать вместе, чтобы добыть свободу, либо их кости обглодают падальщики. Женские мозги – он знает это – работают медленнее мужских. Стрикланд позволяет руке соскользнуть с дверной рамы.

Элиза не ждет, она бросается наружу, высыпает содержимое совка в ведро. Тележка поспешно катится прочь. Она покидает его. Она покидает его.

– Эй! – зовет он.

Элиза замирает.

В куда сильнее освещенном коридоре ее щеки выглядят розовыми, а шрам – красным. Стрикланд ощущает, как его затягивает в водоворот паники, потери, смущения. Он выдавливает улыбку, пытаясь справиться с собой.

– Мне все равно, что ты не можешь говорить. Именно это я хотел тебе сказать. Немота мне вроде даже нравится.

Сам понимает, что брякнул нечто двусмысленное. Можно ли говорить подобное? Ответит ли она как надо?

Голова его кружится от лекарств, и он пытается ухватиться за то, что видит. Резиновая ухмылка вновь натягивается до предела, готовая вот-вот выстрелить через коридор:

– Клянусь, я смог бы сделать так, что ты запищишь. Совсем чуть-чуть, а?

23

Зельда видит, как Элиза выходит из кабинета мистера Стрикланда.

Тому может быть куча причин: может быть, Стрикланд, с его искалеченной неловкой рукой, что-то опрокинул или в ЛПК Элизы попало указание навести чистоту в этой комнате, куда обычно им входить запрещено.

Но когда за всю их историю в «Оккаме» она сама или ее подруга получала от Флеминга прямое указание, как сегодня?

Услышав его, Элиза ничего не сказала. Но в последние дни она вообще не говорит. Зельда рассказывает очередную байку про Брюстера, но Элиза не задает вопросов; Зельда пытается выяснить, что не так, но Элиза делает вид, что не слышит.