Форма воды

Он убирает барометры, пытается сбросить с себя лишние чувства.

Они не сделают более легким тот момент, когда ему придется вонзить иглу между чешуйками.

У Хоффстетлера нет причины думать, что девонианец испытывает к нему что-то кроме ненависти. С чего бы? И все же, когда он слышит, как закрываются двери за ассистентами, он неожиданно для себя умоляюще поднимает глаза.

Если Элиза сделала это, то он может повторить ее успех: установить контакт, настоящий контакт с девонианцем. Он ухитряется жить с самим собой несмотря на то, что постоянно оскорблял собственную человечность, и сможет ли он простить себя за это последнее оскорбление?

В лаборатории пусто и тихо.

Хоффстетлер опускает блокнот на пол, не волнуясь, что тот намокнет, и аккуратные записи расплывутся… чего хорошего эти записи сделали для него в «Оккаме»? Пересекает красную запретительную линию и опускается на бортик, после чего штаны немедленно промокают.

Он отвык находиться здесь с пустыми руками, поэтому ладони вцепляются одна в другую, плечи горбятся. Наверняка со стороны он выглядит печально, словно некто скорчился на могиле любимого человека. Другая иллюзия позабытой человечности. Хоффстетлеру некого оплакивать на этом континенте.

Даже девонианец, существо из другого мира, победило его в этом отношении.

– Prosti menya, pozhaluysta, – шепчет он. – Я сожалею.

Подкрашенная золотом вода колышется словно поле пшеницы.

– Ты не понимаешь меня, я знаю. Я привык к такому. Мой настоящий язык, голос… русский, никто не может понять его. Разве мы не похожи хотя бы в этом смысле? Возможно, если я буду говорить с достаточным чувством, то ты меня поймешь? – Хоффстетлер хлопает себя по груди. – Я тот, кто потерпел неудачу, имея дело с тобой. Тот, кто не смог спасти тебя. Несмотря на дипломы, что лежат в одной из коробок. Несмотря на все звания, что присоединяют к моему имени. Все это представляет меня… интеллигентным, разумным. Но что такое разумность? Умение вычислять, рассчитывать? Или в истинной разумности содержится и моральный компонент? С каждой проходящей минутой я все сильнее верю, что дело в этом. И еще верю, что я глуп, глуп, очень глуп. Цепи, резервуар – все это твоя расплата за спасение моей жизни. Знаешь ты, что сделал? Можешь ли ты чуять это в моей крови? Бритвенные лезвия были у меня уже наготове. Потом они нашли тебя, существо из сказок Афанасьева, которые я читал в детстве. Истории о волшебных животных, странных чудовищах. Именно тебя, мой дорогой девонианец, я ожидал встретить всю мою жизнь. И встреча могла быть удивительной. Понимаю, что слова мои холодны и сухи, и столь многое я хотел бы показать тебе, может быть, развеселить тебя. Но встреча получилась ужасной. Ты даже не знаешь моего имени.

Хоффстетлер улыбается собственному отражению, смутной золотистой форме на поверхности воды.

– Мое имя – Дмитрий. И я очень рад встретиться с тобой.

Всхлип рвется из груди, горячие слезы текут по щекам в таком количестве, словно он уколол себя шприцем Михалкова и это его внутренности сейчас растекаются в кашу. Хоффстетлер опирается на бортик и смотрит, как слезы падают на поверхность бассейна.

Крохотный дождь. Первый в Балтиморе за многие месяцы.

Вода разрезана напополам, рука девонианца скользит вперед точно акула, когти подобны жемчужным плавникам. Хоффстетлер отшатывается, соскальзывает с бортика. Только бояться нечего, девонианец в трех футах, подплыл ближе, не издав ни звука, и уже отдергивает конечность.

Хоффстетлер, задержав дыхание, наблюдает, как существо подносит пальцы ко рту, кладет один на язык.

Девонианец пробует его слезы.

Хоффстетлер знает, что ему жутко повезло – никто не вошел в Ф-1 в этот момент. Его челюсть отвисает, из горла рвется молчаливый вопль, мокрое лицо пылает, все тело содрогается.

Двойные челюсти девонианца скрежещут, словно перемалывая единственную слезу, и глаза мягчают, из металлического золотого становятся небесно-голубыми. Существо распрямляется над водой, неведомым образом бросая вызов гравитации, и кланяется Хоффстетлеру.

Другими словами это не описать.

Затем тихо уходит в бассейн, его сетчатая нога изгибается в жесте, который можно понять и как «спасибо», и как «прощай».

Или «прощаю»?

22

Сидеть за рулем «Кэдди» – это сладкий сон, шины словно не касаются мостовой, они едут по облакам, по тем завиткам, что поднимаются от его сигареты. На каждом светофоре он сам и его машина становятся объектом вожделеющих взглядов со стороны девчонок.

Стоит ему открыть дверцу, как они сами набьются внутрь.

Радостно, по своей воле и готовые к подчинению, к тому, что их место – сзади.

Американская мечта, а ведь Стрикланд думал, что она потеряна, сгинула в одной из коробок во время переезда. Но умные парни из Детройта создали ее, используя металл. Все, что тебе нужно, мистер, это предоставить бабло, и она твоя.

На территории «Оккама» много мест для парковки, но он выбирает то, что в самом конце, чтобы каждый, кто будет заезжать или выезжать, обязательно увидел его «Кадиллак».

Даже автобусы, привозящие служащих, будут вынуждены проехать мимо.