Форма воды

Здесь только они двое. Не очень разумно привлекать внимание.

Хойт снял с пояса нож «Ка-Бар» с черным лезвием, отдал его Стрикланду и подмигнул. Обтянутая кожей рукоять шлепнула об ладонь, точно кусок сырого мяса.

Тела тоже оказались сырыми, наваленными в пять или шесть слоев, конечности согнуты и перепутаны.

Он откатил с дороги женщину, мозги брызнули из аккуратной дыры в ее черепе. Потащил мужчину с груды, за тем потянулись внутренности, ярко-голубые, как пластик. Десять тел, двенадцать, тридцать.

Стрикланд разбирался в этой остывшей мясорубке, точно копался в матке мертвеца.

Он был мокрым, скользким и потерянным.

Большей частью они оказались мертвы, но некоторые обнаруживали признаки жизни, шептали что-то, может быть, умоляли помочь, может быть обращались к небесам. Он перерезал каждую глотку, до которой добирался, просто чтобы быть уверенным.

В той бойне не выжил никто, сказал он себе, даже Ричард Стрикланд.

Он не поверил собственным ушам, когда услышал тот звук, и как верить чему-то, когда ты на дне чаши ада?

Но он продолжился – тонкий писк, и по нему Стрикланд на дне чаши нашел женщину. Она умерла, но трупное окоченение превратило ее тело в защитную клетку для ее совсем маленького ребенка.

Младенец остался в живых. Чудо. Или нечто противоположное.

Когда на него упал свет, он вновь закричал, громко, а Хойт не хотел громких звуков. Стрикланд попытался вытереть лезвие ножа от волос и жира, чтобы сделать чистый надрез.

Но руки слишком тряслись, он не мог себе доверять.

И не было ли все затеяно ради этого? Ради доверия? Хойту, войне, тому, что плохое равно хорошему, что убийство является проявлением сострадания?

А еще там была лужица, наполовину дождевая вода, наполовину кровь, и Стрикланд аккуратно сунул младенца лицом в жидкость. Может быть, он стал молиться, чтобы ребенок сам оказался чудом, чтобы он мог дышать в воде.

Но такого существа нет, нигде в целой вселенной.

Несколько подергиваний, и все закончилось, и Стрикланд хотел в тот момент, чтобы его жизнь закончилась. Он встал на колени, тела покатились с его согнутой спины. Хойт подошел, прижал его голову к своему круглому брюху и погладил по окровавленным волосам.

Стрикланд расслабился немного, попытался услышать, что говорит Хойт, но слова оказались перепачканы кровью и обрывками плоти:

«Ххххх ххххх».

Тогда это был шепот, но с годами он превратился в крик.

Что он совершил, было жестокостью, военным преступлением, оно оказалось бы на первой странице любой газеты, если бы правда вышла наружу, и это сплавило их с Хойтом до самой смерти одного из них.

И теперь, в одиночестве, в своем кабинете посреди «Оккама», Стрикланд наконец понимает: оглушительный визг редактур Хойта… как он мог не видеть эту связь?.. обезьяньи крики джунглей.

Одно и то же.

Всю жизнь первобытные вопли вынуждали его надевать одежду, принимать ту форму, ради которой он был выращен. Именно поэтому он поймал Deus Brânquia. Поэтому Джунглебог должен уничтожить Жабробога.

Ни одно новое божество не является в полной силе, пока старое божество не убито. Нужно было слушать Хойта все время… слушать обезьян и не бояться их приказов. Выполнять их.

2

Угольный карандаш словно палочка динамита в его руке.

Это не тот инструмент, который Джайлс использует так уж часто, – с его помощью не нарисуешь рекламу нового антисептического крема или зубной пасты, он неаккуратен, а неаккуратность недопустима, когда изображаешь то, что должны купить, а еще черный цвет заставляет людей чувствовать утомление.

Но когда-то было время, когда он рисовал только карандашом, рисовал большей частью эротические картинки, ведь уголь – самый грубый инструмент и требует грубости от того, что ты изображаешь.

Искусство художника в чем-то подобно колдовству.

Даже те участки бумаги, которые Джайлс игнорировал, пробуждались в жизни как острые скулы, высокие лбы, выпирающие ключицы, откосы ягодиц, бока, спины и ребра. Более тонкие черты тонули в черных штрихах и розовом фоне – история эволюции, разыгранная в двух измерениях.

Тогда он был очень молод и не боялся ошибок, даже допускал их с удовольствием, если честно, использовал как катализатор.

Джайлс гадает, сохранилось ли в нем это свойство.

Помешают ли болевшие руки изменить цвет от черного до розово-лилового, до дымки и тумана? Не испортит ли он благодаря дрожащим пальцам то, что задумал, сможет ли превратить текстуру из брезента в саржу, шелк и вельвет?

Прошел только день с момента похищения, и его уши все еще ждут воя полицейских сирен. Так что единственная вещь, которой можно занять разум Джайлса и его неловкие руки, – работа.

Он выбирает карандаш средней толщины, липкий от десятилетий заключения в коробке из-под сигар. Водит по острию ногтем, отколупывая грязь, и опускает к бумаге, лежащей на мольберте, что покоится на коленях Джайлса, который сидит на крышке унитаза.

Существо наблюдает из-под воды.

Оно все еще учится, как дышать водой апартаментов «Аркейд», и едва в силах шевелиться. Выглядит это не очень – словно молодой человек не может покинуть постель.