Форма воды

Джайлс улыбается ему, он улыбается ему почти постоянно.

Сначала – пытаясь убедить непознаваемую загадку в том, что ей никто не причинит время. Но теперь его улыбка вполне искренняя, и Джайлсу постоянно хочется смеяться. Какими плоскими и пустыми выглядят глаза его котов рядом с этим, как много можно прочитать в постоянно меняющемся сиянии!

В них полыхает интерес по направлению к Джайлсу и его набору карандашей, совсем не такой, какой можно испытать к скальпелю или электрохлысту.

И еще… симпатия. Оно верит Джайлсу! Нет, не оно… он.

По этому поводу Элиза тверда, словно кремень, и Джайлс счастлив с ней согласиться. Его не тревожит, что существо великолепно, головокружительная сверкающая мозаика в форме человека, созданная художником в миллион раз более талантливым, чем любой из людей.

Он не думает, что существуют масляные или акриловые краски, гуашь или акварель, способные воспроизвести подобное сияние, поймать тона отдельных частей тела. Отсюда и его решение обратиться к максимальной простоте: угольный карандаш.

Джайлс произносит то, что помнит из «Аве, Мария», и проводит первую линию, S-образный изгиб спинного плавника.

– Вот, – произносит он, не выдерживает и хихикает. – Вот оно.

Он может посмотреться в зеркало над раковиной, вон оно, сбоку, но он ощущает, что ему снова тридцать пять, даже двадцать пять – тогда он был смел, яростно отважен. Проводит вторую линию, третью.

Не картина, напоминает он себе, просто набросок, чтобы заставить двигаться загустевшую кровь в старом теле. И все же он не может остановиться, он думает, что эти грубые линии содержат больше жизни, чем все работы, сделанные им с тех пор, как он нанялся к Хатцлеру, предшественникам «Кляйн&Саундерс».

Мисс Стрикланд… миссис Стрикланд… не была ли она прорицательницей с помадой на губах, с высокой прической?

Ведь она сказала Джайлсу правду.

Не только о том, что его работы на самом деле не нужны Берни, и он просто боится об этом сказать, но и еще о том, что он не обязан унижаться в процессе, должен быть человеком. «Вы заслуживаете лучшего. Вы заслуживаете людей, которые будут ценить вас. Заслуживаете места, где вы можете гордиться тем, кто вы есть», – произнесла она.

И вот он здесь, дома у лучшей подруги, и может коснуться самого прекрасного живого существа, которое когда-либо видел.

Элиза не знает, откуда оно появилось, но это не имеет значения, ведь Джайлс буквально вдыхает исходящий от гостя аромат божественности, и не важно, скетч ли это или нечто большее. А ведь нет более сложной и почетной задачи для художника, чем изобразить нечто священное.

Рафаэль, Боттичелли, Караваджо – будучи молодым, он рассматривал их творения в библиотечных альбомах и постигал то, насколько опасно и тревожно брать на кисть возвышенное, небесное.

Такая попытка требует индивидуального жертвоприношения.

Как иначе мог Микеланджело закончить Сикстинскую капеллу за четыре года? Шутка, конечно, сравнивать себя с Микеланджело, но есть и нечто схожее: оба они имели доступ к чему-то, лежащему за пределами того мира, что предстает глазам большинства.

Пусть заорут под окном полицейские сирены… что же, оно того стоило.

Джайлс показывает существу немного повернуться и сам смеется над смехотворной попыткой. Как быстро возвращаются замашки опытного портретиста! Удивительно, но он отвечает, поворачивается так, что левый глаз поднимается над водой – для того, чтобы лучше видеть жесты человека.

Джайлс задерживает дыхание, решает, что больше не будет размахивать руками.

Существо поднимает лапу, его палец вращается в воздухе, точно следуя за крылатым насекомым или птицей, что парят над водой; движение спокойное, лишенное враждебности. Он моргает, его жабры немного раздуваются, а затем, словно позируя, слегка поворачивается.

3

Когда обычные лампы на потолке в супермаркете заменили сверхновыми звездами? Насколько давно консервированный фрукт начал оплакивать собственную красоту? С какого момента плюшки и пирожки научились выдыхать сахарные экстракты в облако, что оседает каплями ей на лицо, точно слезы счастья?

Когда покупательницы, мрачные дамочки с толстыми сумочками и грохочущими тележками, превратились в женщин, которые умеют улыбаться, пропускают ее вперед, хотя никто их не просит, говорят комплименты ее выбору?

Возможно, они тоже видят то, что сама Элиза наблюдает в стекле мясного прилавка: не робкую дурнушку, что горбится, пытаясь скрыть шрамы на горле, но гордо выпрямившуюся девушку, которая способна прямо и решительно указать на тот кусок мяса или рыбы, который ей нужен.

Многовато того и другого – так наверняка решит продавец, – но почему нет? Определенно у такой женщины должен быть голодный мужчина, ожидающий дома. Удивительно, но это правда.

Элиза смеется. Да, у нее есть такой мужчина.

Не только мясо, конечно, еще и яйца, целые коробки, уложенные в тележке такими хитрыми узорами, что другие покупатели, увидев подобное, не удерживаются от хихиканья. Пачки соли, ведь таблеток Хоффстетлера не может хватить так уж надолго.