Форварды покидают поле

Спускаюсь во двор. Из кареты выносят носилки, но врач не решается войти в дом: его уже информировали об ограблении с убийством. Я прошу его поспешить. Но вот наверху вспыхивает свет, в окне появляется Дзюба.

— «Скорая помощь», поживей!

Во дворе уже полно милиционеров. Толпу, и меня вместе со всеми, оттеснили к воротам.

Первым вышел из парадного Борис Ильич с наганом в руке. Вслед за ним плелся, низко опустив голову, Седой Матрос в разорванной тельняшке. Затем — двое неизвестных, а рядом с центром хавбеков Гавриком Цупко, чуть прихрамывая на правую ногу, но высоко и гордо неся голову, шла Княжна — самая красивая девчонка на Черноярской улице. Княжна нагло улыбалась всем, вызывающе покачивая бедрами и кокетливо щуря глаза.

Санька разыскал меня в толпе, свистнул над ухом:

— Керзона видел?

— Где?

— Повели связанного.

Я так был поражен встречей с Княжной, что и не заметил Керзона, замыкавшего группу бандитов.

— Он должен был убить хозяйку дома.

— Оська Керзон? — изумился я.

— Представь себе. Трусов всегда используют для самых подлых дел.

Толпа постепенно редела. Грузовая машина уголовного розыска скрылась за поворотом улицы, увозя «королей» Черноярской. А Саня говорит, не умолкая.

Оказывается, грабители пробрались в квартиру черным ходом, в масках.

— Пойми, Вовка, еще миг — и он бы ее убил, а значит, конец и ребенку. Убил бы, подлец, человека, который еще не родился.

— Матрос?

— Да нет же! Матрос всегда любит чужими руками жар загребать. Вот слушай: Броницкая, хозяйка дома, сидела за пианино и играла. Она не сегодня-завтра должна была родить. Представь себе, играла траурный марш Шопена.

— Я слыхал.

— Борис Ильич и два сотрудника угрозыска лежали па антресолях. Дзюба с группой ждали на чердаке, пока все урки войдут в квартиру. Расчет был простой — накрыть скопом. Но они действовали осторожно. Княжну оставили у входных дверей — следить, чтобы никто не вошел. О чердаке они забыли. В каждой комнате оставили одного из своих. Нам с антресолей видна была только часть коридора, вход в гостиную, где играла Броницкая, и парадный вход. Мне поручили парадный вход, которым так никто и не воспользовался, ты один только и прибежал оттуда, когда погасло электричество.

— А кто погасил свет? — спросил я.

— Не знаю. По плану никакой схватки не предвиделось. Взять их решили с барахлом. Матрос и Керзон в масках вошли первыми, их шаги заглушала музыка. Зная, что женщина в доме одна, они решили ее просто припугнуть, заткнуть кляпом рот и собрать ценности. Но Броницкая в страхе крикнула «Иосиф!» — это имя ее мужа. Матрос решил, что она узнала Керзона. Этого он страшился больше всего.

— Кончай с ней — она тебя выдаст, — приказал он Керзону.

Сам Матрос прежде всего закрыл окно, штору опустить ему не удалось.

Керзон растерялся. В кармане у него был нож, но он им не воспользовался, — видимо, размышлял, каким образом отделаться от Броницкой. Когда он бросился к женщине, погас свет, мы прыгнули с антресолей в коридор. Борис Ильич выстрелил из нагана, дав знать группе па чердаке о начале операции.

Борис Ильич ворвался в гостиную и скомандовал «руки вверх». Матрос еще пытался сопротивляться, а Керзон сразу сник — понял, что их карта бита. Княжну накрыли мешком, она и пикнуть не успела. Остальных взяли легко.

— Вова, — вдруг прервал свой рассказ Саня, — не твоя ли мать стоит возле киоска?

— Мама, ты что здесь делаешь?

— Жду, пока ты пойдешь домой, сынок.

— Можете не волноваться, — успокоил ее Саня, — все в порядке.

— Тогда пойдемте, хлопчики, домой, — взмолилась она.

В деревьях зашелестел дождь. Меня почему-то лихорадит, но идти домой не могу. Не терпится увидеть Бориса Ильича.

Мы с Саней проводили мать домой, а сами пошли к цирку. Ключ от комнаты Гуттаперчевого Человека всегда лежал в папиросной коробке под лестницей. Явился он только в полночь, необычно возбужденный.

— Так вот, хлопцы, — сказал он, едва переступив порог. — На счету вашего атамана три «мокрых» дела. Помните убийство сторожа товарной базы? Седой Матрос его задушил. Сегодня было бы и четвертое убийство, если бы Вовка Радецкий не помешал.

Он растрепал мне волосы, протянул портсигар.

— Можешь считать, что ты уже спас две невинные жизни. Это куда больше, чем посадить одно дерево.

Кулидж и Рокфеллер атакуют Степана

Степан в Ленинград с нами не едет. Он остается на «аванпостах коллективизации». Вместо него играет Рыжик из «Грома». Саня едва отбился от поездки на гастроли с цирковой бригадой — Дзюба и Подвойский отстояли его. Помог и Студенов. Теперь и он имеет право распоряжаться Санькой. Как же — ведь Саню приняли в комсомол. Выходит, я самый отсталый. Но мы еще поглядим… Завтра мое заявление обсуждается на цеховой ячейке. Думаю, к приезду Степана мы с Саней получим кимовские значки. На заводе все знают, что я выступаю центром форвардов, и каждый стремится дать практический совет. Директор и тот подолгу стоит во дворе и наблюдает, как я режу листовое железо. Ему явно хочется со мной заговорить, но я напускаю на себя деловой вид.