Форварды покидают поле

Отношение Зины ко мне сильно изменилось в последнее время. Неужели ей стала известна история с Дианой? Прежде, когда я брал ее за руку, она не протестовала, а теперь резко вырывается, точно дотронулась до раскаленного железа. Зина старается не оставаться со мной наедине, всюду появляется с Асей, а мне нестерпимо хочется сказать ей нечто очень важное. Но говорю я о том, что Днепр в этом году сильно разлился и Труханов остров почти весь покрыт густо-синей водой. Саня сосредоточенно слушает Асю:

— В сердце каждого человека скрыт целый мир красоты, нужно только суметь вызвать к жизни все эти богатства…

Иногда мне нравятся рассуждения Аси. Речь ее льется уверенно и складно, часто можно услышать всякие интересные истории и мысли. Саня даже утверждает, будто в этом смысле она выше Зины. Хм… Смешно! Согласиться с ним невозможно. В Зине сочетается все: красота и женственность, ум и чуткость, недоступность и простота.

Пока мы с Зиной молчим и каждый думает о своем, Ася наступает на Саню. Он не соглашается с ее утверждением, будто в каждом человеке скрыт целый мир красоты:

— Будь это так, — тогда каждый оставил бы по себе глубокий след, создал бы нечто замечательное.

— Чтобы что-то создать, надо чем-то быть. Кстати, кто это сказал?

Кажется, Ася озадачила его своим вопросом.

— Во-первых, ты сама себе противоречишь, а во-вторых, я не обязан все знать, — довольно зло бросил он. — Спроси у Вовы — вдруг он знает.

— У Вовы? — повторила Ася и так весело засмеялась, словно я — первобытный человек и разбираюсь только в футболе. Присмирев наконец, девчонка склонилась к Сане и прошептала ему на ухо, но так, что я уловил каждое слово:

— Это так же смешно, как, скажем, заставить козла объяснить закон Паскаля или решить уравнение с двумя неизвестными.

— О чем они шепчутся? — спросила Зина.

— Не люблю подслушивать. Лучше оставим их наедине.

Зина встала.

— Мы вас оставляем ненадолго, спешите посплетничать…

Тусклый свет луны едва озаряет заречную даль. Сейчас, пожалуй, самый подходящий момент сказать Зине обо всем, пусть она знает… Десятки раз я представлял себе это признание и давно придумал слова, которые выразили бы все мои чувства, но едва пытался произнести их, как терял дар речи.

— Вы когда уезжаете в Ленинград? — нарушив тягостное молчание, спросила Зина.

Я с облегчением вздохнул.

— В воскресенье.

— Жаль, не сможем проводить вас. В субботу мы с Асей уезжаем в Ивановку.

— В Ивановку? — удивился я.

Скажи она, что едет в Софию, в гости к болгарскому царю Борису, пли в Варшаву на похороны Пилсудского, я удивился бы не больше.

— Райкомол посылает в Ивановку бригаду «Синей блузы» на воскресный день. С нами едет и киномеханик с передвижкой, он покажет «Красных дьяволят».

Я окончательно сражен, и Зина, должно быть, просто из сострадания, говорит:

— В понедельник мы вернемся в Киев. Может, черкнешь пару слов Головне?

Разумеется, она неспроста назвала Степана по фамилии, притворяясь, будто между ними ничего нет. Я был так подавлен, что ничего не ответил.

В кино я сел рядом с Асей и, невпопад отвечая на ее вопросы, едва дождался конца сеанса.

А Зина оставалась веселой, будто между нами не пробежала черная кошка.

— Правда, хороший фильм? — спросила она как ни в чем не бывало.

— Угу… Ничего… — промямлил я. В сущности, фильма я не видел, даже не уловил его содержания. Но не мог же я сознаться в этом.

Когда мы вышли на опустевший ночной Крещатик, Зина вдруг участливо взглянула на меня, взяла за руку:

— Вова, почему рядом со мной ты всегда становишься мрачным и злым?

Можно ответить не таясь. Саня и Ася шагают где-то впереди. Но во мне говорит самолюбие.

— Я такой по натуре.

Зина смеется.

— Кто тебе поверит! С другими девчонками ты весел, а со мной…

— Тебе просто скучно со мной.

— Надулся, как индюк, и еще хочет меня развеселить!

— Ну что ж, поезжай к Степану — он тебя развеселит.

С ее лица мгновенно исчезла улыбка, она передернула плечами и гордо вскинула голову:

— До чего ты груб! Не задумываясь, можешь обидеть кого угодно. Допустим, меня ты не уважаешь, но ведь Степан — твой лучший друг. А ему сейчас не до веселья. Стыдно, Вова! Прости меня, но чем больше я узнаю тебя, тем хуже думаю о тебе.

Я резко установился и зло взглянул на Зину, но ее это не смутило.

— Я знаю, сейчас ты уйдешь не попрощавшись или нагрубишь, все это так на тебя похоже. А правду говоря, мне хочется, чтобы ты остался еще на пять минут.

Она раскрыла «Железный поток», достала конверт и протянула мне.

Я узнал корявый Степкин почерк.

Чужие письма не принято читать.

— Ах так? Хорошо, я сама тебе прочту.

Она дала мне книгу, бережно развернула письмо и стала тихо читать:

— «Зина! Комсомольский привет из Ивановки всем нашим. Пишу тебе, фактическому другу, и знаю — не оставишь мое письмо без ответа, как Вовка и Санька. Помнишь, Игорь Студенов говорил, будто я есть посланец комсомола и рабочего класса на деревне, а фактически я есть слепой котенок или футбольный мяч, летящий то в одну, то в другую сторону. И шпыняют меня все, кому не лень, и очень часто элементы из враждебного пролетариату класса, фактическая гидра и кулаки.