Fourth Screem

Знаю только, что мы давно уже далеки от ощущений своего духовного за­хо­­лустья, мы давно уже вышли из состояния забитой и всеми помыкаемой этнической группы. Мы тоже имеем право на естественную нравственную не­­однородность, и кто-то из нас может быть презираем вне всякого юдо­фо­б­­с­кого контекста. Но самое главное, нам нечего бояться самих себя в свобод­­ном обсужде­нии слож­нейших проблем своей ис­то­рии, философии и культу­ры. Кто знает, может быть, на этом пути, помимо всех прочих очевидных преимуществ, мы найдем, наконец, нечто такое, что поможет оборвать эту дикую, эту варварскую традицию быть единст­вен­ным, исключительным объ­­ектом совершенно особой, тоже исключитель­ной, коллективной неприяз­ни со стороны значительной части мира. Ведь понятие "антисе­ми­тизм" на­столько всемирно уникально, что ничего подобного по отношению к како­му-либо другому народу попросту не существует.

Лев Ленчик

Еврейские корни христианства

Введение

Иисус

Ессеи

Павел

Бог-отец и Бог-сын

Церковь

Еще со студенчества история о том, как все евро­пей­ское человечество, сделав одного еврея своим Богом, с его именем в душе и на устах на протяжении столе­тий подвергало жесточайшим го­нениям и травле его соплемен­ни­ков, вос­принима­лась мной как одна из чудовищных глобальных нелепостей жизни, перед которой блекнут, обес­смысли­ва­ются, не стоят ломаного гроша все разговоры, пи­сания, учения о гума­низме любо­го ев­ро­пей­ского гения. С годами, благодаря более глубо­ко­­му постиже­нию человечес­кой породы, этот факт несколько присми­рел во мне, освободился от максималистского накала, но до сих пор волнует и поддержи­вает во мне огонек скепсиса в отношении духовных и нравственных успе­хов человечества. Образы и суж­дения, с ним связанные, не раз срывались у меня и в стихи, и в прозу, а лет двад­цать то­му назад, на заре нашей эмиграции, написалось стихот­ворение, которое даже неко­торые еврейские мои друзья сочли издевательским. Привожу его цели­ком:

История бредет необратимо,

так брел по Иудее иудей,

работал, говорят, простым раввином

и мирно жил сперва среди людей.

Но жизнь текла не гладко и не сладко

(а как же ей еще, живой-то, течь!),

и тут его попутала догадка

сынком себя Всевышнего наречь.

Ну и нарек – на слезы налегая,

на страхи, на страданья, – бармалей.

И вышла там оказия такая,

что Богом снова стал простой еврей.

Набрал себе апостолов и паству,

летал по Иудее и кричал:

"Да здравствует всеравенство и братство!", –

а богачей в жидовстве обличал.

В те времена страна была под Римом,

худела на глазах – ни дать ни взять,

и новый Бог, пока что в званье Сына,

полез и римлян в дух свой обращать.

Но те, по всем анкетам, не евреи,

уже тогда имели КГБ,

и бедного раввина в новой вере

немедленно распяли на кресте.

Воскрес раввин, к кресту навек пришпилен,

и воспарил к Отцу за облака,

фамилию Креста ему пришили,

но после поменяли К на Х.

С того момента новая эпоха

взошла, как солнце всходит на заре,

и ей светил – то хорошо, то плохо -

еврейский свет с местечка Назарет.

Но как случилось, что при свете этом

евреев стали дружно истреблять,

со зла ли, по привычке ль, по наветам,

мне никогда теперь уж не понять.

Конечно же, есть здесь элемент цинизма и святотатства по отно­ше­нию к верующим христианам, но как бы много его ни было, он все же несоиз­ме­­рим со шквалом ненави­сти, обру­шенным ими на евреев. Однако суть стихо­творения не в цинизме, а в остол­бенелости перед все тем же неразре­шимым, неразгаданным парадо­к­­сом. Как случилось, что души, заряженные (и зара­женные, в хорошем смысле слова) еврейс­ким светом, самих евреев отверг­ли, возненавидели, взалкали уничтожить?!

До недавнего времени все известное о еврейском происхождении хри­стианства использовалось мной в полемике с высоким православным интел­лек­том русской юдофобии – от Гоголя и Достоевс­кого до Василия Ро­за­нова и Солженицына. Теперь же, столкнувшись с агрессив­ной менталь­но­с­тью многих евреев, не брезгующих тем же узколо­бым инстин­ктом национально-религиозной само­влюблен­нос­ти и изоля­цио­низма, не ви­жу никаких других защитных средств, кроме как апелляции ко все той же матушке-истории. Поистине: за физиономией врага далеко ходить незачем, достаточно заглянуть в ближай­шее зерка­ло. Как пи­сал один из наших вели­чайших умов Зигмунд Фрейд, "всегда можно объе­ди­­нить боль­шое количест­во людей взаимной любовью, если только оста­ют­ся другие люди для прояв­ления агрессии".

И еще два замечания, прежде, чем перейти к изложению темы, замал­чи­ва­­ние которой, как со сторо­ны верующих евреев, так и со стороны христиан, стало нормой и едва ли не единственным пунктом взаимопонимания. Естественно, что у тех и других есть на то свои причины, весьма красноречивые и само собой ра­зу­меющиеся.