Франсиско де Миранда и борьба за независимость испанской Америки.

Миранда правильно предвидел, что на начальном этапе освободительной борьбы ведущая роль будет принадлежать кабильдо, муниципалитетам, среди членов которых находились наиболее авторитетные креольские деятели. И не таким уж фантастическим был план Миранды объединить бывшие испанские колонии в федеративное государство Колумбию. Этого добивался продолжатель его дела Симон Боливар, которому удалось создать под тем же названием Великой Колумбии, заимствованным у Миранды, федерацию из трех государств — Венесуэлй, Новой Гранады и Эквадора. К ней примыкали Перу и Боливия.

Такое объединение оказалось тогда слишком громоздким для управления, возобладали местнические интересы, и Великая Колумбия распалась, оставив свое громкое имя в наследство Новой Гранаде.

Неустанно проповедуя в течение многих лет необходимость и доказывая возможность освобождения колоний от испанского гнета, Миранда оказался в этом вопросе более дальновидным и прозорливым политиком, чем многие из его прославленных современников.

Комментируя план Миранды завоевания независимости для испанских колоний, президент Соединенных Штатов Джои Адамс не без издевки писал в 1798 г., что подобные планы являются сущей химерой и равносильны «попытке учредить демократию среди птиц, животных и рыб». Адамс удивлялся, как это удалось Миранде «околдовать» такого прожженного политикана, как Питт, и заставить его поверить в возможность и необходимость «революционизировать» испанские владения в

Памятный медальон в честь Миранды. Каракас, 1896 г. Медаль к столетию гибели Миранды. Париж, 1916 г.

Америке. На поверку, однако, получилось, что в этом вопросе оказался прав Миранда, а вовсе не Джон Адамс: испанские колонии действительно «революционизировались», действительно добились независимости. Некоторые биографы Миранды говорят о его консерватизме, ссылаясь на то, что в своих проектах государственного устройства Колумбии он не шел дальше конституционной монархии. Они не учитывают, что эти проекты писались главным образом для сведения Питта и других влиятельных государственных деятелей Англии, для которых конституционно-монархический строй означал предел либерализма и вольнодумства. Миранда не мог его переступить, не рискуя потерять расположение своих английских друзей. В революционной Франции Миранда присоединяется к жирондистам, но, возможно, оп присоединился бы к якобинцам, если бы последние не оттолкнули его от себя необоснованными обвинениями.

И все же, даже после того как якобинцы заточили его в тюрьму и чуть ли не подвели под гильотину, Миранда не только не изменяет своим свободолюбивым идеям, но, вернувшись в Венесуэлу, выступает там с наиболее демократических позиций по сравнению с другими деятелями. В 1812 г. в Каракасе самой передовой политической организацией являлось республиканское Патриотическое общество, возглавляемое и вдохновляемое Мирандой. Это он был главным застрельщиком идеи немедленного провозглашения независимости, это он обратился за поддержкой к народным низам Каракаса — неграм и мулатам, опираясь на которые, Патриотическое общество заставило Национальный конгресс провозгласить независимость и республику.

Мы не утверждаем, что Миранда был радикалом. Нет, у него мы не найдем ни требования отмены рабства, ни требования ликвидации латифундий. Но таких радикальных лидеров, пожалуй, в то время среди патриотов было только двое: на юге, в Буэнос-Айресе, секретарь патриотической хунты Мариано Морено, выступавший с откровенно якобинскими лозунгами, и на севере, в Мексике, Хосе Мария Морелос, вождь индейских масс. По сравнению же с другими руководителями движения за независимость, в особенности в Венесуэле в период первой республики, Миранда весьма радикален. Нельзя забывать и того, что для всех окружающих он был живым олицетворением свободы, равенства и братства, идеалов Французской революции.

Миранда после своего возвращения на родину в 1810 г. показался некоторым своим соотечественникам высокомерным, надменным и самовлюбленным. Мундир французского революционного генерала, в котором он ходил, золотая серьга в ухе, являвшаяся, по слухам, отличительным знаком принадлежности ее обладателя к жирондистским клубам, его энциклопедическая ученость — все это вместе взятое производило немалое впечатление на его окружение. Некоторых это поражало, многих раздражало.

Но все же следует признать, что доля правды в этих обвинениях имелась. Для Миранды, привыкшего к жизни крупнейших европейских столиц, общавшегося с выдающимися государственными и культурными деятелями Европы и Соединенных Штатов, привыкшего жить в окружении книг и произведений искусства, Каракас начала прошлого века должен был показаться захолустным и провинциальным городишком, а многие из его «столпов» — весьма посредственными и ограниченными людьми.