Франсуа Вийон

Стихи мои, неситесь вскачь,Как если б волки гнались сзади,И растолкуйте, Бога ради,Что без гроша сижу, хоть плачь![267]

До чего доводит отсутствие денег… Он еще продолжит в том же духе. Двор Бурбона имел также ту особенность, что деловые люди там охотно изображали аристократов. Пьер де Нессон, сын суконщика, долго силился задавать тон и для этого написал «Поэму Войны», дерзко откликнувшись на «Поэму Мира» Алена Шартье. Но Нессон не смог скрыть, что был новичком в рыцарском деле, и его опусы смешили как буржуа, так и представителей древних аристократических фамилий.

Но разве можно в среде, славящейся своей неискренностью, быть столь прямодушным? Если ему хочется быть своим среди разбогатевших торговцев, может ли он позволить себе выказать к ним пренебрежение? Голодный поэт страшно далек от мира, где место каждого определяют деньги. «Куртуазность» здесь — всего лишь личина, и придворные Жана Бурбонского честно примеривают ее, а личное влияние герцога создает действенное равновесие между обществом и той жизнью, о которой оно грезит. Он нанимает артистов, собирает поэтов, организует праздники. Жан II Бурбонский менее склонен к роскоши, чем герцог Бургундский, ибо не так богат, к тому же он не так уж молод и не столь знаменит своими победами, как герцоги Орлеанский и Анжевенский, зато умеет объединять людей и мысли.

КОНЕЦ ИЛЛЮЗИЯМ

И снова поражение. Можно подумать, что дорога Вийона вымощена неудачами или что ему постоянно мешает собственный независимый нрав. Он не попадает на службу к герцогу Бурбонскому так же, как прежде не смог услужить герцогам Анжуйскому и Орлеанскому. И неважно, дали ему шесть экю или нет. И к концу жизни Вийон не приоденется в ливрею, не будет менестрелем, нанятым для того, дабы знатная особа в любой момент могла располагать его поэтическим даром. Все отъединяет его от этих людей — тот играет на виоле, этот искушен в шахматах. Он сам к этому времени определил свое место в жизни; Вийон перечисляет недуги, которые одолевают человека, не способного заработать даже трех су. Он пишет стихи, насмешничает, «прославляет», борется. Он придумывает фарсы, игры, наставления. Он из тех, кого хорошо принимают и чей талант оплачивают, но не из тех, кого причисляют к многослойной, но единой социальной группе, именуемой двором. Рефрен «Баллады поэтического состязания в Блуа» — четкое осознание собственной судьбы:

Я всеми принят, изгнан отовсюду[268].

Теперь с миражом покончено. Тот Вийон, который возвращается в Париж осенью 1461 года, растерял иллюзии, но возмужал от страданий. Он размышляет над своей судьбой. Это обращение к своему прошлому отражено уже в «Споре Сердца и Тела Вийона», где поэт беседует с самим собой и где в диалоге души и тела к разочарованиям примешиваются добрые воспоминания. Мы не можем с уверенностью сказать, могла ли концовка этого произведения просветить архиепископа Орлеанского, в чем действительно виновен заключенный в тюрьму бродяга. Во всяком случае, особая тональность разговора убеждает нас, что «Спор» не обычное словесное упражнение в диалоге с самим собой, приеме, которым более или менее удачно пользовалось столько риториков до и после Вийона.

Одна мысль превалирует в размышлении бедолаги, вырвавшегося из заточения: он чувствует, что конец уже близок. Он скажет об этом в «Большом завещании»: силы его на исходе. Так начинается «Спор» — с признания в своей немощи. Сухой и черный — так характеризовал он себя недавно. Теперь мужество его покидает. Он слишком хотел жить.

— Кто там стучится? — Я. — Кто это «я»?— Я, Сердце скорбное Вийона-бедняка,Что еле жив без пищи, без питья,Как старый пес, скулит из уголка.

Гляжу — такая горечь и тоска!..— Но отчего? — В страстях не знал предела!— А ты при чем? — Я о тебе скорбелоВсю жизнь[269].

Вийон мыслит трезво. Его жизнь прожита, а ведь он мог бы жить иначе. Он сам все испортил. Он «бедняга Вийон», забившийся в угол, как старый пес. Вот и «скулит» из своего угла. Он одинок.

— Чего ты хочешь? — Сытого житья.

— Тебе за тридцать! — Не старик пока…— И не дитя! Но до сих пор друзьяТебя влекут к соблазнам кабака.Что знаешь ты? — Что? Мух от молокаЯ отличаю: черное на белом…[270]

Возраст не прибавляет мудрости. Все, чему научился поэт, — признавать очевидное. Винить во всем надо лишь самого себя — но если бы он был просто дураком!