Тем не менее и сам поэт отчаяния тоже порой становился жертвой этого обмана. Он попадался в им же самим выявленные ловушки. Подобно Алену Шартье, подобно Карлу Орлеанскому, подобно десяткам других поэтов, он обращал свои проклятья смерти. Причем здесь Шартье даже превосходил Вийона своей запальчивостью. "Да будешь Богом проклята!" - восклицал Шартье; "Я на тебя обижен", - говорил Вийон. Парадокс заключается в том, что Вийон, излагая причины своей обиды, заимствовал некоторые символы у куртуазной поэзии. Перед лицом смерти условное искусство частично утрачивало свою условность, что не удивляло Вийона.
В других же случаях неприятие поэзии Алена Шартье доходило у него до того, что он, отказываясь на время от реализма мстительной речи, вдруг начинал пародировать стиль куртуазной поэзии. Вийон умел перевоплощаться. И делал это шутки ради; например когда ему понадобилось упрекнуть изменившую ему любовницу:
Я ей поверил - и пропал,
Любовным пламенем объят,
Меня сразили наповал
Ее улыбка, стать и взгляд:
Недаром люди говорят,
Что белоногая кобылка
Лишь только с виду сущий клад 1.
Конь с белыми ногами - это конь с хорошей статью, но выдыхающийся в бою. Белые ноги - это символ фальши.
В другой раз, посвящая свою балладу "фальшивой красавице", которая обошлась ему столь дорого, Вийон снова воспользовался торжественным стилем куртуазной поэзии, словно уже само изображение обмана заставляло его музу прибегать к языку условностей. Новая, не вийоновская тональность речи обличала как бы сама по себе: куртуазная любовь - это одна из форм обмана.
Весна пройдет, угаснет сердца жар,
Иссохнет плоть и потускнеет взор.
Любимая, я буду тоже стар,
Любовь и тлен, - какой жестокий вздор!
Обоих нас ограбит время-вор,
На кой нам черт тогда бренчанье лир?
Ведь лишь весна струит потоки с гор.
Не погуби, спаси того, кто сир!
О принц влюбленных, добрый мой сеньор,
Пока не кончен жизни краткий пир,
Будь милосерд и рассуди наш спор!
Не погуби, спаси того, кто сир! 2
1 Перевод Ю. Стефанова.
2 Ф. Вийон. Лирика. М., 1981. С. 76-77. Перевод Ф. Мендельсона.
Те же обороты почти естественно приходили на ум бывшему школяру и тогда, когда у него возникла вдруг надежда получить субсидию от герцога Орлеанского или когда он благодаря принцу-поэту вышел из тюрьмы. В подобные моменты он говорил тем языком, какого от него ожидали.
В результате нарисованный им портрет Марии Орлеанской получился таким, каким он получился бы у самого что ни на есть законченного придворного поэта.
Народа радость и отрада,
От зол ограда и защита,
Владыки царственное чадо
Единственное, в коем слито
Все, чем держава знаменита
От Хлодвига до наших дней,
Ты горней славою увита,
Чтоб ввек не расставаться с ней 1.
Однако Вийон видел себя в изготовленном им самим зеркале. "В сердце печаль, пустота в животе" - вот что словно барьером отделяло его от мира галантности. У кого живот полон лишь "на треть", тот должен покинуть "любви тропинки". И в прямом, и в переносном смысле. Тому заказан путь и к девушкам, и к элегиям.
Не станешь ни плясать, ни петь:
Пустое брюхо к песням глухо 2.
1 Перевод Ю. Стефанова.
2 Ф. Вийон. Лирика. М., 1981. С. 41. Перевод Ф. Мендельсона.
Впрочем, если говорить о галантности, то вечно испытывавший в чем-нибудь нужду поэт умел приспосабливаться. Ему приходилось включаться в игру, иногда с едва заметной усмешкой, а иногда и искренне. Когда его освободили из тюрьмы благодаря заступничеству Карла Орлеанского, он был в своих стихах искренен. А вот когда его отвергла Катрин де Воссель, то на фоне яростного "отказа от любви" куртуазно-лирический настрой поэзии Вийона стал выглядеть заметно менее естественным. Где начиналась пародия? И где она кончалась? Вполне возможно, что иногда Вийон превращался в двойника Алена Шартье.
Глава XII
Глупец, живя, приобретает ум...
Заимствования и творчество
Вийон брал у кого только мог. Но его гений принадлежал лично ему. "Это смех, полный слез и плача", - сказал Жан де Мён вслед за Гомером и многими другими. "Смеюсь я, плача", - писал потом Жан Ренье. Ту же самую мысль несколько менее четко выразил Ален Шартье: "Глаза мои плачут внутри, смеясь снаружи". "Смеюсь я ртом и плачу глазом", - написал в свою очередь скверный поэт Жан Кайо на "книге" Карла Орлеанского, а тот не отказал себе в удовольствии удлинить фразу:
В притворной улыбке кривятся уста,
Но сердце дрожит от рыданий 1.
1 Перевод Ю. Стефанова.