Франсуа Вийон

Карл слишком долго жил в крепости, а потому знал цену свободному пространству и свежему воздуху. Но он остается принцем старого времени, буколика ему чужда, как и его предшественникам - великим охотникам. Куропатка ему больше по вкусу, чем соловей. И поэтому он славит замок Савоньер, этот старый сельский дом.

Через поля, через холмы

За дичью понесемся мы,

А там придет черед рыбалке 1.

Самый приятный месяц - это май. Но не для игр в пастухов и пастушек. Май - месяц любви, а соблазнить любимую можно во время прогулки. Поэт думает об удовольствиях, об "увеселениях".

Где мне обещана услада,

В тиши полей, в тени дубрав,

Яви, Амур, свой резвый нрав,

А большего мне и не надо 1.

1 Перевод Ю. Стефанова.

Карл Орлеанский чувствует себя не в своей тарелке в этом мире, где все так изменилось, пока он отсутствовал. Его внутреннее "я" все еще питается "Романом о Розе" и "Мелиадором" Фруассара, ему мил Ален Шартье с его "Безжалостной красавицей". Любимые слова в поэзии старого герцога - это "меланхолия", "томность", "увеселение"... Каждый стих расцвечен аллегориями. Сентименталистская грамматика - неотъемлемый признак любовной схоластики: закодированная в символике куртуазной поэзии, она недоступна богословам, с присущей им ограниченностью выразительных средств.

Любитель веселых прогулок и всяческих развлечений в деревне на берегах Луары способен пробежать путь, ведущий к Радости, как Жан де Мён искал дорогу, которая ведет к Розе.

И если язык в поэзии Орлеанского по форме нов, то по сути он повторение прошлого. Присутствует здесь в изобилии словарь верховой езды:

Вперед, любовное Желанье,

Спеши в садах Очарованья

Ты замок Радости найти,

А чтобы не скучать в пути,

Возьми с собой Воспоминанье.

Это также и словарь судейский:

Тебя на суд, прямой и скорый,

О Старость, вызываю я:

Предстань пред Разумом, который

Нам и Закон, и Судия 1.

1 Перевод Ю. Стефанова.

Даже если Вийон уже и пародировал в "Малом завещании" юридические формулировки, он очень далек от этих аллегорий. Традиционная куртуазность не самая сильная его сторона, хотя он и обращается к ней в "Балладе своей подружке", которая, может быть, послужила ему ключом к дверям дома герцога Карла. Здесь - вся грамматика куртуазной Любви с ее очень условными фигурами: Гордость, Суровость, вероломная Прелесть, Жалость, Смерть... Но что бы там Вийон ни писал, среди цветов риторики пробивается простота его поэзии. Он насмехается над весной в цветах, зимой же он чувствует холод в ногах, а не белую ее холодность.

К счастью, двор де Блуа гостеприимен, а у Карла Орлеанского широкая душа. Находится место и для бедного парижского писца, в котором видят скорее скитающегося поэта - нечто вроде жонглера, - чем "кокийяра" с дурной репутацией. Более того, ему есть на что жить: ему дают небольшую пенсию и возможность писать. Об этом по крайней мере позволяет думать поздний и двусмысленный намек в "Балладе поэтического состязания в Блуа", которая датируется вторым пребыванием поэта в Блуа.

Состязание в Блуа

Слишком громко сказано: "Состязание в Блуа". Просто гости герцога Карла вписывали в листы личной книги, которую держал и хранил принц-меценат, некоторое количество стихотворных вещиц на предложенную тему. Лирическое соперничество здесь не спектакль, не судилище.

Мысль организовать зрелищное состязание талантов - нечто совершенно обычное для людей той эпохи. В нем участвуют и поэты, и музыканты; некоторые кормятся этим. Постоянные дворы и случайные собрания соперничают между собой в изобретательности и строгости суждений. Подвергать суду различные выражения одного и того же чувства - в этом для современника Карла Орлеанского нет ничего шокирующего, как нет и ничего необычного.

Как турнир, как состязание на копьях, поэтическое состязание - это зрелище, где соперничество гарантирует высокий уровень участников. Он возвращает двору принца его первоначальную функцию: давать советы сеньору, а тот выносит решение. Вот уже два века, как придворные, иначе говоря, вассалы благородного происхождения, уступили профессионалам право назначения "заседателей", облекших юридической властью сеньора. Они сохранили за собой лишь права в вопросах политики. Несколько процессов, проведенных в присутствии пэров, ничего не прибавили к королевской юриспруденции, участие в них носило довольно формальный характер, и это обстоятельство сильно опечалило судей. В основе же ничего не изменилось: суд короля или принца остался судом его судей.