Франц Иосиф. Любовь императора

Франц Иосиф собирается один посетить казарму и госпиталь, но Елизавета добивается того, чтобы пойти вместе с ним. Когда подают карету, она в сопровождении своей собаки по кличке Плато уже ждёт его. Елизавета внушает императору, что должна сесть слева от него — то есть со стороны побережья, потому что якобы не может сидеть на солнце. В действительности она делает это, поскольку считает, что таким образом сможет лучше защитить императора. Франц Иосиф берёт с собой минимальную свиту:

— Нужно захватить с собой только тех, без кого никак не обойтись, — считает он, — здесь действительно везде подстерегает опасность.

Вечером на пароходе компании Ллойд должен состояться бал. Море сильно штормит, и льёт проливной дождь. По мокрой мраморной лестнице императорская чета в сопровождении свиты спускается от Мирамара, как некогда Максимилиан и Шарлотта, отплывавшие навстречу неизвестности. Происходящее напоминает маскарадное шествие. Все облачены в непромокаемые плащи, в том числе и сам император, у плащей подняты капюшоны. Лакеи освещают путь факелами. Процессия садится в баржу, которая покачивается на воде у подножия лестницы и тут же, борясь с волнами, покидает защищавшую её гавань. Императрица сидит неподвижно, словно мраморное изваяние, в ярком свете лодочного фонаря; лицо у неё спокойное, задумчивое, как всегда, когда она чем-то озабочена. Франц Иосиф весело болтает, чтобы как-то разрядить серьёзную ситуацию. Мария Фестетич думает о министре-президенте Таафе, который должен нести ответственность за всё это рискованное предприятие, а сам наверняка расположился с сигарой во рту в удобном кресле, в тепле и уюте. И это в то время, когда императорскую чету глухой ночью шторм носит по волнам в какой-то ореховой скорлупе. Позади виднеется Мирамар, озарённый каким-то магическим светом, будто сказочный замок. Канонерская лодка «Люцифер», которой предстоит доставить августейшую пару на пароход, ярко иллюминирована и украшена флагами. Когда барка причаливает к трапу лодки, оказывается, качка столь сильна, что императорская чета со свитой попадают на борт с огромным трудом, рискуя жизнью. Звучит императорский гимн, временами заглушаемый криками «ура», но все дрожат от холода и волнения. Судно сразу же разворачивается к живописному Триесту, амфитеатром поднимающемуся вверх и сверкающему тысячами огней. Елизавета любуется этим зрелищем и с улыбкой произносит:

— Это напоминает мне Валерию, когда она была ещё совсем мала. Как и остальных детей, ей нравилось всё то, что таило в себе опасность, и я всегда говорила ей: «Смотреть можно, а дотрагиваться нельзя!».

В этот момент сверкнула молния и раздались ужасные раскаты грома. Улыбка замерла на лице императрицы, и она снова сделалась серьёзной. Когда «Люцифер» причаливал к пароходу «Берениче», где намечалось устроить бал, непогода достигла своего апогея. Оказалось, что перебраться с одного судна на другое на этот раз совершенно невозможно. Приходится запастись терпением и ждать целый час. Между тем невзирая на разгул стихии, на пароходе пускают фейерверк: сотни ракет просто не желают взлетать, другие всё же поднимаются в небо, и сверкающие россыпи их огней соединяются с ослепительным блеском молнии. Наконец каким-то чудом с парохода на «Люцифер» удаётся перебраться наместнику, и он умоляет Их величеств больше не подвергать себя опасностям, которые таит непогода. Впрочем, причина не только в разгуле стихии: на «Берениче» внезапно обнаружили течь, и все мужчины встали к помпам, но об этом, правда, императору не сообщают.

«Люцифер» вновь медленно поворачивает к сияющему Мирамару. Непогода немного стихает, и на всё ложится отпечаток какой-то дикой романтики. Однако Франц Иосиф, который не отличается поэтическим отношением к окружающему, разом разрушает это настроение.

   — Графиню Фестетич сейчас будет тошнить... Взгляните только, как она побледнела, — замечает он сухо.

На следующий день всё залито солнцем, на море стоит полный штиль, в саду великолепие цветов. Перемена по сравнению с тем, что творилось накануне, настолько разительна, что трудно себе даже представить! По гладкому как зеркало морю императорская чета отправляется в Дуино к князю Таксису. Там устраивается грандиозный обед. Один из приглашённых выпивает содержимое чаши для полоскания рта, после чего становится удивительно тихим. Елизавета видит это и изо всех сил сдерживается, чтобы не засмеяться. Но вскоре всё забывается. Лишь когда Их величества вновь вернулись в Геделе и Елизавета делится своими переживаниями с Валерией, всё её негодование прорывается наружу, она до слёз возмущена не только оказанным приёмом, но и неблагоразумным поступком Таафе. Когда министр-президент является к Их величествам и с видом победителя — ведь всё закончилось благополучно — рассуждает о всесторонне продуманных им мерах предосторожности, Елизавета не выдерживает, выходит из себя, обрывает его и говорит ледяным тоном:

   — Тем, что всё прошло так хорошо, мы обязаны исключительно милости Божьей!

Затем она слегка наклоняет голову, вынуждая Таафе стоять.