Франц Иосиф. Любовь императора

Курс лечения близится к концу. Теперь она принимает решение возвращаться на родину через Гейдельберг и Фельдавинг. Елизавета самокритично оценивает стихи, написанные за последний месяц. Прекрасно понимая, что её стихи — не шедевры, она выбрасывает большую их часть в море во время лодочной прогулки. Из Гейдельберга она вместе с Валерией собирается в Швейцарию взглянуть на руины Габсбурга. Однако посланный по дипломатическим каналам запрос в Берн убеждает, что швейцарское правительство неодобрительно относится к визиту императрицы Австрии в это бывшее владение Габсбургского дома. Тогда было слишком много разговоров о том, будто бы Франц Иосиф намеревается приобрести его, а этого федеральный совет Швейцарской Конфедерации не желал.

Конец мая Елизавета проводит в Фельдавинге, где у неё появляется свободное время для чтения. «Илиаду» она выучила почти наизусть. Известия о фантастических находках в раскопках Шлимана в Тиринсе приковали к себе всеобщее внимание, и императрице безумно хочется собственными глазами увидеть место, где разворачивались события, описанные в поэме. Она с головой уходит в мир идей Гомера. «Тело моё ещё здесь, — пишет она 10 июня 1885 года, — а сердце моё уже в Трое. Если бы мне удалось попасть туда!»

20 июня Елизавета с обеими дочерьми, Гизелой и Валерией, посещает королевский замок на Острове роз. Она в благосклонном настроении, прощается со своей молодостью и делается почти сентиментальной. На память ей приходит и то приключение на бале-маскараде в 1874 году. Елизавета больше никогда не видела того молодого человека, только время от времени встречала в газетах его имя и с тех пор, как в 1876 году её придворные дамы безуспешно пытались заполучить назад письма императрицы к Фрицу Пахеру, она не встречала его и не писала ему. Теперь Елизавета пишет стихотворение, которое она называет песнью жёлтого домино и охотно отправила бы ему. После столь долгого перерыва Елизавета пишет Фриц Пахеру послание, подписывая его, как и прежде, Габриела, прося сообщить ей свой точный адрес и прислать свою фотографию. Письмо повергает адресата в небывалое изумление и волнение. Он опасается стать жертвой розыгрыша и, стараясь проявлять осторожность, не посылает своей фотографии, но адрес сообщает и пишет в ответ следующее:

«Вена, 9 июня 1885 года

Дорогое жёлтое домино!

Не знаю, что ошарашило бы меня больше, чем эта весточка от тебя.

Сказать, что я ахнул от изумления, значит, не сказать ровным счётом ничего. Что произошло за минувшие одиннадцать лет? Ты ещё, пожалуй, блистаешь прежней гордой красотой, а я сделался лысым, добропорядочным, но счастливым супругом, имею жену, похожую на тебя и ростом и фигурой, и очаровательную маленькую дочь.

Если ты сочтёшь это уместным, ты могла бы по истечении этих долгих одиннадцати лет безбоязненно снять своё домино и внести ясность в таинственное приключение, которое заинтриговало меня больше всех остальных, какие мне довелось пережить...»

Фриц Пахер, получив 14 октября письмо, в котором его спрашивают, не отважился ли он сфотографировать свою «отцовскую лысину», поскольку на него охотно взглянули бы в качестве любящего супруга, — письмо совершенно невинное, не дающее никаких оснований подозревать, что писавшая испытывает к нему какое-то недоверие, — истолковывает послание неправильно. Пахер в самом деле считает, что над ним подтрунивают, сердится и сочиняет следующий ответ:

«Вена, 22 октября 1885 года

...Жаль, что по прошествии одиннадцати лет ты всё ещё находишь необходимым играть со мной в прятки. Снятие маски после столь длительного периода времени явилось бы немалой радостью и славным завершением масленичного вторника 1874 года, ибо после такого долгого времени анонимная переписка теряет свою прелесть.

Твоё первое письмо на Масленицу порадовало меня, а последнее — разозлило. Лишь тот не принимает недоверия, кто знает, что не заслуживает его. Прощай и не сердись!»

Получив это письмо через мадам фон Ференци, Елизавета недовольно отложила его в сторону. К подобному тону она не привыкла. Она совершенно упускает из виду, что оно написано не императрице, а неизвестной маске. В порыве раздражения она даже готова употребить обидные слова, но потом заливается смехом и говорит:

— Так вот теперь он не получит того, что я для него приготовила.

Стихотворения императрицы участник маскарада так и не получает.