Французский авантюрист при дворе Петра I. Письма и бумаги барона де Сент-Илера

Увы, хотя в донесениях в Санкт-Петербург Шлейниц и намекает на перспективность данного проекта, как-то обнадежить вышедшего на него гессен-кассельского министра весной 1721 г. он не мог. Дело в том, что еще в конце января он получил рескрипт от Петра — ответ на предложения Сент-Илера. Оказывается, Шлейниц ранее уже пересылал их государю, а кроме того, сам авантюрист еще осенью 1720 г. направил их царю напрямую из Стокгольма{218}. Реакция монарха на них, однако, была весьма неблагоприятная. Шлейницу было поручено сообщить авантюристу, что Петр не только «приемлет сей проект за основанной на идеях зело противных его намерениям и интересам, и об оном никакого разсуждения не чинит», но и впредь «подобными пропозициами инкомодован быть не хочет». Более того, Сент-Илер уведомлялся, что ему запрещалось впредь вести какую-либо корреспонденцию с царем, в том числе и через посредство Шлейница{219}

. В конце марта, еще до того как направленный им разбор Сент-Илерова проекта достиг царя, указание «коррешпонденции не иметь» с французом получил и Куракин{220}. К сожалению, на этом следы авантюриста обрываются: о его дальнейших похождениях нам пока ничего не известно.

Шпионы и информаторы

После ознакомления с похождениями Сент-Илера у современного читателя, как кажется, не может не возникнуть вопрос: а был ли наш авантюрист шпионом — тем более, что в определенные моменты его в этом прямо подозревали? Говоря шире, что означало быть шпионом в контексте того времени — и как вообще были устроены каналы сбора и перепроверки информации? Речь здесь не только о том, кем был или не был Сент-Илер, но и о том, как в принципе мог Петр получить сведения о прошлых и о текущих интригах авантюриста, как мог он проверить те истории, которые рассказывали о себе поступающие к нему на службу иностранцы или состоящие у него на службе природные русские подданные?

До некоторой степени, разумеется, функционирование каналов получения информации в ту эпоху видно уже из материала предыдущих глав. Бросается в глаза, что и российские дипломатические представители за рубежом, и министры в Санкт-Петербурге активно выстраивают механизмы сбора различных сведений в других странах. С одной стороны, каналы эти децентрализованы: каждый посол или министр, по мере своих сил, создает вокруг себя сеть информаторов, о которых в большинстве случаев не сообщает правительству, в том числе и из соображений конспирации. Нередко такой агент является личным клиентом соответствующего посла или министра и работает в первую очередь на него, а уж затем (возможно) на монарха или на абстрактное государство. Разумеется, эти отношения вовсе не обязательно формализованы как наем или вербовка — они могут носить характер светского знакомства, родственных отношений, патронажа. Благодаря им внутри общей системы государевой службы и циркуляции информации выделяются частные сети, построенные по патрон-клиентскому принципу. Получение информации через такие сети надежных «друзей» и есть главная гарантия ее достоверности. Наоборот, все что выдавалось за пределы таких сетей, вовне, государю, следует воспринимать осторожно: информация эта препарировалась и подавалась с учетом интересов соответствующих патронов. Никакой единой системы учета агентов и информаторов не существовало, как не было и системы аккумулирования получаемых от них сведений. Определенную роль тут играла, конечно, и политическая ревность, соперничество между послами и министрами: они стремились быть эксклюзивными поставщиками информации государю, иметь возможность манипулировать ею. С другой стороны, как хорошо известно, как раз в эти годы отдельные российские послы и резиденты начинают постепенно выстраиваться в единую сеть, обмениваясь друг с другом получаемой информацией, причем важнейшую координирующую роль здесь играет кн. Б.И. Куракин. Характерно, что его конкуренты, такие как П.П. Шафиров, прямо воспринимают это как угрозу для себя.

На самом базовом уровне политическую, дипломатическую, экономическую информацию в стране своего пребывания собирали сами послы. Источники ее они, конечно, не сообщают, однако можно встретить фразы, призванные указать на надежность полученных сведений, на наличие конкретного информатора, а не просто слухов. «Все те ведомости сказывал человек ведущей, и которому, как видится, мочно веру нять», — пишет кн. В.Л. Долгоруков{221}. «Третьего дня мне сообщено от знатной и верной персоны, что в Швеции приуготовления есть от 24 тысяч перевозить войска на сю строну которые имеют маршировать в Польшу», — докладывает кн. Б.И. Куракин{222}

. «Уведомлен я от некоторой персоны, что при дворе аглинском ... »{223}; «уведал уже чрез персон знатных, что король аглинской х королю швецому писал в таких терминах»{224}, — сообщает он же. Людвиг Ланчинский, представляющий Россию в Вене, пишет кн. Б.И. Куракину, что узнал о его поездке в Париж «не только по ведомостям публичным, но и от одной персоны дому принца Эвгения [Савойского]»{225}, и т.д.