«Французы полезные и вредные». Надзор за иностранцами в России при Николае I

Что сказал бы г-н де Кюстин, окажись он на моем месте? Он метал бы громы и молнии, и было от чего прийти в ярость! Я также был в ярости… Однако всяк в своем доме хозяин… а между тем сочинение мое носило характер сугубо апологетический. – Кто же повинен в этой ошибке или, вернее сказать, в этой несправедливости? – Государь? ни в коей мере, ведь он одобрил поэму, он наградил ее автора… Повинны были цензоры слишком мало просвещенные, слишком плохо знакомые с нашим языком и с неологизмами, рожденными корифеями нашей нынешней литературы, а главное, нашей новейшей поэзии. Любое сложносоставное слово, которого не найти в словарях, принимали эти цензоры за оскорбление.

И далее Дево в своей манере рассказывает о претензиях, которые предъявили ему цензоры. Реальные цензорские замечания гораздо более скупы и лаконичны, чем многословный и витиеватый рассказ Дево, однако суть этих замечаний он передает вполне точно. Чтобы понять эту суть, следует обратиться к тексту поэмы. Первая песнь начинается, естественным образом, с восхваления того, кому она посвящена, – великодушного и не страшащегося правды императора Николая:

Сей созерцая лик, короною венчанный,К стихам смирю любовь и дар, мне Богом данный.Робею воспевать героя и царя,

Покорствуют кому закаты и заря…

Тем не менее далее Дево не только воспевает императора, но и настойчиво перечисляет многочисленные опасности, которые ему грозят (и которые он, впрочем, успешно отражает):

Пусть силятся враги зловредные плесть ковы,Тебе все нипочем, их поразишь ты снова;И все бунтовщики, представ перед тобой,

К ногам твоим падут с униженной мольбой;Я более скажу: нет, зависти отрава,Змея, что губит всех налево и направо,Напрасно будет яд свой черный изрыгать:Твой памятник она не сможет оболгать.

Обращаясь к Николаю, Дево заверяет его в том, что, хотя «под солнцем севера твой трон терзают грозы», ни явные цареубийцы, ни тайные завистники-царедворцы, которые всякий год на этот трон покушаются, осуществить свои черные замыслы не сумеют. Однако на этой констатации он не останавливается и через несколько строк опять поминает убийц, чьи кинжалы грозят вонзиться царю в грудь. Впрочем, царь знает, как отвести эти кинжалы, как разрушить коварные замыслы врагов:

К суду Фемиды всех новаторов призвать,Вердиктом громовым их строго покарать.Чтоб государство впредь спокойно расцветало,Одной иль двух голов, увы, бывает мало.

Пожары, что Бабёф разжег своей рукой,Грозили вспыхнуть вновь и возмутить покой;Сулили кровь они России и несчастья,Но ты корабль вел, презрев сие ненастье.

Слово novateur во французском языке с конца XVIII века обозначало не только человека, обновляющего некую сферу деятельности, но и дерзкого революционера; именно таким был упоминаемый в стихах Дево деятель Великой французской революции Гракх Бабёф (1760–1797), которому даже политика якобинского Конвента казалась недостаточно радикальной, поскольку его идеалом было «совершенное равенство».

Казалось бы, все вполне благонамеренно, революционеры развенчаны и осуждены. Однако русские цензоры, жалуется Дево в 1847 году в книге «Мозаика», велели ему заменить все эти рассуждения чем-нибудь иным (цензор Л. Роде в самом деле выписал весь длинный пассаж с упоминанием бунтовщиков, цареубийц и новаторов и отнес его к числу «сомнительных» и нуждающихся в изменениях). В финале «Мозаики» Дево приводит «стихи, написанные взамен этих строк» (но напечатанные лишь в 1847 году) – гимн «родине-матери», прославленной Николаем и его предками: