Фремлейский приход

 -- Я такъ рада васъ видѣть, сказала она.-- Не безпокойтесь прошу васъ, я не могу сѣсть. Но отчего же не пріѣхалъ архидіаконъ?

 -- Не могъ, право, не могъ. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ въ Лондонѣ, онъ ни минуты не имѣетъ свободной.

 -- Вы не долго остаетесь здѣсь?

 -- Гораздо долѣе чѣмъ мы желали бы; могу васъ увѣрить, лондонская жизнь для меня совершенно невыносима.

 -- Что жь дѣлать! Люди въ извѣстномъ положеніи должны покориться этому условію, сказала мистриссъ Проуди.-- Вотъ, напримѣръ, епископъ, долженъ засѣдать въ парламентѣ.

 -- Да? протянула мистриссъ Грантли, какъ будто бы ей въ первый разъ приходилось слышать про эту архипастырскую обязанность.-- Я очень рада, что отъ архидіакона это не требуется.

 -- О нѣтъ, конечно, серіозно возразила мистриссъ Проуди.-- Какъ мила сегодня миссъ Грантли! Говорятъ, она имѣетъ успѣхъ въ свѣтѣ.

 Конечно, эта послѣдняя фраза была довольно жестока для слуха матери. Весь свѣтъ призналъ Гризельду первою красавицей текущаго сезона; сама мистриссъ Грантли привыкла къ этой мысли. Маркизы и всякіе лорды оспаривали другъ у друга каждый ея взглядъ, каждую улыбку; въ газетахъ встрѣчались намеки на великолѣпный ея прооиль. И вотъ, послѣ всего этого, ей говорятъ снисходительнымъ тономъ, что ея дочь, кажется, имѣетъ успѣхъ въ свѣтѣ! Такъ можно было бы выразиться про первое пошленькое смазливое личико!

 -- Ее конечно нельзя сравнивать въ этомъ отношеніи съ вашими дочерьми, спокойнымъ тономъ проговорила мистриссъ Грантли. Дѣло въ томъ, что ни одна из миссъ Проуди не славилась въ свѣтѣ своею красотой. Мать, конечно, поняла насмѣшку; но въ настоящую минуту она не захотѣла вступать въ открытую борьбу. Она только запомнила слова своей собесѣдницы, съ намѣреніемъ отплатить за нихъ съ избыткомъ по возвращеніи въ Барчестеръ. Она никогда не забывала этого рода долговъ.

 -- А! вотъ, кажется, мистриссъ Данстеблъ! сказала миссъ Проуди, и направилась навстрѣчу къ дорогой гостьѣ.

 -- Такъ вотъ что называется conversazione! воскликнула миссъ Данстеблъ, своимъ обычнымъ несдержаннымъ голосомъ.-- Это то, что называется бесѣдой, не правда ли, мистриссъ Проуди?

 -- Ха, ха, ха! миссъ Данстеблъ. Вы безподобны.

 -- Ну, конечно бесѣда! Да еще чай съ пирожнымъ? А когда мы устанемъ разговаривать, мы разъѣдемся по домамъ, не такъ ли?

 -- Но вы не должны уставать скоро; я на васъ разчитываю по крайней мѣрѣ часа на три.

 -- О, я никогда не устаю разговаривать, это знаютъ всѣ. Какъ вы поживаете, епископъ? Вѣдь это conversazione отличная выдумка, не правда ли?

 Епископъ улыбнулся, погирая руки, и сказалъ, что точно, это пріятное препровожденіе времени.

 -- Мистриссъ Проуди такъ отлично все умѣетъ устроить, сказала миссъ Данстеблъ.

 -- Да, да, сказалъ епископъ,-- она умѣетъ принимать; по крайней мѣрѣ я надѣюсь. Но вы, миссъ Данстеблъ, вы, конечно, привыкли къ такому великолѣпію...

 -- Я! Помилуйте! Да я не навяжу всякое великолѣпіе! Я, конечно, должна жить какъ живутъ другіе. Я должна жить въ большомъ домѣ, должна держать трехъ лакеевъ, ростомъ въ косую сажень; я должна имѣть кучера съ огромнымъ парикомъ, и лошадей такихъ крупныхъ, что мнѣ страшно на нихъ ѣздитъ. Еслибъ я не слѣдовала общему обычаю, меня бы объявили сумашедшею и взяли бы подъ опеку. Впрочемъ, я врагъ всякой роскоши. Я сама хочу завести у себя conversazione. Надѣюсь, что мистриссъ Проуди не оставитъ меня своими совѣтами.

 Епископъ опять сталъ потирать себѣ руки, и сказалъ, что жена его, конечно, почтетъ за честь, и т. д. Ему всегда бывало неловко съ миссъ Данстеблъ; онъ никогда не умѣлъ рѣшить, говоритъ ли она серіозно, или только шутитъ. Онъ отошелъ прочь, пробормотавъ какое-то извиненіе, а миссъ Данстеблъ внутренно смѣялась надъ его очевиднымъ замѣшательствомъ. Миссъ Данстеблъ была по природѣ добра, откровенна, великодушна; но она попала въ кругъ людей, совершенно не стоящихъ доброты, откровенности, великодушія, совершенно неспособныхъ ихъ оцѣнить. Она вмѣстѣ съ тѣмъ была умна, могла язвительно сострить при случаѣ; вскорѣ она убѣдилась, что въ свѣтѣ эта свойства важнѣе чѣмъ доброе сердце и прямодушіе. Такимъ образамъ, проходила ея жизнь, мѣсяцъ за мѣсяцемъ, годъ за годомъ; она не развивала, какъ могла бы, своих хорошихъ сторон, но въ глубинѣ ея душа сохранялась теплая привязанность къ тѣмъ, кто точно стоилъ ея любви. И она сознавала внутренно, что не такую ведетъ жизнь, какую бы слѣдовало, что богатство, о которомъ она говорила съ такимъ презрѣніемъ, имѣетъ, однако пагубное вліяніе, что оно заѣдаетъ ея здравый характеръ, не роскошью своею, а пустотою свѣтской жизни. Она чувствовала, что мало-по-малу она дѣлается дерзка, насмѣшлива, заносчива; но чувствуя все это, а упрекая себя, она все-таки не имѣла силы измѣнить строй своей жизни.